Глядя на свет сквозь сомкнутые веки, Хейл стал вспоминать семью, долгие счастливые дни юности. И вскоре, незаметно для себя, он оказался далеко-далеко.
Земля содрогнулась.
Толчок мгновенно разбудил Хейла, не сразу сообразившего, в чем дело. Он продолжал лежать, сжимая наготове ружье, но тут от второго сотрясения с потолка дождем просыпались камешки. Только теперь Хейл понял, что поблизости бродит кто-то необычайно огромный.
Титан? Подобный той мертвой химере, на которую он наткнулся вчера? Или, быть может, истязатель, как те, встреченные во время предыдущей разведки.
А может, левиафан, чудовище трехсотфутового роста, вероятно, самое большое существо, когда-либо ходившее по поверхности планеты. Нельзя было сбрасывать со счетов и боевые машины — в том числе тяжеловооруженные «сталкеры» и «голиафы».
Как бы там ни было, прошла целая минута, прежде чем шаги, от которых земля приходила в движение, замерли вдалеке, и Хейл попытался снова заснуть. Перед этим, однако, он долго ворочался — погрузиться в сон мешали воспоминания, которые набегали одно на другое.
Хейла разбудили настойчивые позывы мочевого пузыря. Наручные часы показывали шесть тридцать две. Рана на плече полностью зажила, но ноги с непривычки ныли после долгого хождения в снегоступах, и во рту был дурной привкус. Хейл встал, справил в углу нужду, затем почистил зубы. На это ушли последние остатки воды.
Откатив в сторону закрывавшую вход глыбу, Хейл взял пустую кружку, лег на спину и высунул из лаза голову и плечи. На улице было холодно, очень холодно. Когда его обращенное кверху лицо поцеловали плотные снежные хлопья, он радостно улыбнулся. Потому что плохая погода — это хорошая погода, по крайней мере для него: видимость была ограничена всего несколькими шагами.
Набрав полную кружку снега, Хейл втиснулся обратно в пещеру и приступил к работе. Завтрак состоял из трех вдохов аэрозольной вакцины, очередной порции сосисок с бобами и кружки растопленного снега — замена чашке с горячим шоколадом. Настало время прибраться (из уважения к собственному детству), выложить снаряжение на улицу и выбраться следом самому, в сплошную белую мглу.
Через несколько минут Хейл уже надел рюкзак и нацепил снегоступы. Повесив ружье и винтовку в походное положение, он взялся за лыжные палки и зашагал в сторону дома.
Хейл не сомневался, что отыщет ранчо и с закрытыми глазами, и все же на всякий случай время от времени сверялся с компасом.
Он старался постоянно крутить головой, но мешали куртка и обилие снаряжения. Бесконечный снегопад и размеренный шелест снегоступов грозили всего за час усыпить его инстинкты, сделав беззащитным перед внезапным нападением.
Чтобы исключить такую возможность, Хейл взял за правило останавливаться через каждые десять минут и поворачиваться на триста шестьдесят градусов, обозревая местность, насколько проникал взгляд — а проникал он совсем недалеко. Однако, кроме потерявшегося бычка и промелькнувшего мимо оленя, Хейл не встречал никаких признаков жизни. До тех пор, пока не поднялся на вершину холма и не увидел цепочку громадных следов, пересекавшую его маршрут. Отпечатки были такими глубокими, что их не успел завалить даже сильный снегопад, хотя разобрать точную форму уже не казалось возможным. И все же характер следов, а также те толчки, что разбудили Хейла ночью, не оставляли сомнений — здесь прошагала химерианская боевая машина, скорее всего «голиаф».
Были и другие свидетельства ее продвижения — расколотые валуны, вывернутые из земли деревья и черное выжженное пятно вдалеке. Чему-то — или кому-то не посчастливилось оказаться не в том месте и не в то время.
Эта мысль заставила Хейла ускорить шаг. Нужно попасть домой.
Дорога проходила без особых приключений, хотя одно время его преследовала стая одичавших собак, затем свернувших в сторону, откуда доносился более многообещающий запах. Хейл начал встречать знакомые ориентиры: замерзший пруд, куда летом приходили на водопой и коровы, и дикие звери; полуразвалившийся сарай, построенный отцом его приемного отца; ветряк, который приводил в действие насос, поднимавший воду из глубины в железный бак.
Сейчас ветряк застыл неподвижно, на стальных лопастях повисли сосульки, цель его существования исчезла — вместе со всей прежней жизнью.
После первого порыва ринуться вперед Хейл заставил себя замедлить шаг. Если родители ушли, а дом по-прежнему цел, он мог стать прибежищем для кого угодно. В том числе и для химер.
Хейл укрылся в небольшой роще. Там он снял рюкзак и снегоступы и спрятал их под низко нависшими ветвями. Затем, захватив только ранец, оружие и боеприпасы, Хейл двинулся дальше.
Дом стоял в низине, где он и хозяйственные пристройки были защищены от ветра, поэтому Хейл увидел его только тогда, когда подошел совсем близко. Последние ярды он преодолел на животе, закинув «россмор» на спину и с «фараем» наготове.
Когда он выглянул за гребень, сердце заколотилось чаще.
Дом уцелел!
Снегопад закрывал двухэтажное строение кружевным занавесом. Внешне дом выглядел как прежде — хоть сейчас на рождественскую открытку. Было так тихо, что от внезапного звука пистолетного выстрела Хейл вздрогнул.
Быстро осмотревшись, он понял, что это всего лишь треск ветки, сломавшейся под тяжестью снега.
Успокоившись, Хейл снова повернулся к дому. Зная по опыту, что спешка — плохой помощник, он дюйм за дюймом изучил фасад в оптический прицел. Только тогда Хейл разглядел подробности, от которых у него все оборвалось.
В окнах не осталось стекол, стены испещрены отверстиями от пуль, а входная дверь распахнута настежь.
Никаких признаков жизни. Он сменил оружие: если придется сражаться внутри дома, «россмор» будет предпочтительнее. Хейл встал и начал спускаться по склону.
Под ботинками скрипел снег, ему приходилось высоко поднимать ноги, преодолевая глубокие наносы. Оказавшись на ровном месте, Хейл сначала укрылся за обледенелым баллоном с пропаном, а затем, метнувшись через площадку для машин, присел на корточки у насосной станции, откуда осмотрел местность.
Убедившись, насколько это было возможно, в том, что его не ждут неприятные сюрпризы, Хейл покинул укрытие и направился по занесенной снегом дорожке. Гулко стуча ботинками по ступеням, он поднялся на крыльцо, идущее вдоль всего фасада. Во входной двери зияла дыра, и петли недовольно заскрипели, когда Хейл потянул ее на себя.
Толчка дулом «россмора» хватило, чтобы распахнуть внутреннюю деревянную дверь, за которой открылось опустошение, царящее в гостиной. С щемящим сердцем Хейл прошел внутрь. Облепленный снегом ботинок задел гильзу от винтовки «винчестер» тридцатого калибра, и латунный цилиндрик со стуком откатился по деревянному полу. Повсюду валялись фотографии из семейного альбома Фарли, окровавленные бинты и битая фаянсовая посуда.
Осмотревшись, Хейл обнаружил, что стены покрыты пулевыми отверстиями и следами от взрывов. Фотографии висели криво, карта мира над диваном была наполовину уничтожена выстрелом из «огера», на полу темнели пятна крови. Судя по обилию медикаментов на буфете, раненых укладывали на стол в обеденном зале. Хейл отчетливо представил мать, которая склонилась над окровавленным работником ранчо в попытке продлить его жизнь еще на несколько минут, не обращая внимания на кипящий вокруг бой.