Сибирская жуть-7 - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 96

А Иркутск — это вообще особый город Сибири. С 1764 года это центр Иркутской губернии, с 1803 — резиденция генерал-губернатора Сибири, с 1822 — столица Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, так что этот город был самым культурным из всех зауральских городов.

Как ни странно, этому способствовала и отдаленность— от Петербурга так далеко, что волей-неволей приходилось самим организовывать свою культурную жизнь. Это вам не Владимир, лежащий от Москвы в дне пути на лошадях; даже не Саратов — «к тетке, в глушь, в Саратов», ехать надо было в кибитке всего неделю от Москвы. А вот до Иркутска — три месяца… Даже из Красноярска, лежащего на 850 километров ближе к Москве, в свое время отправили учиться в Петербург талантливого парня, Василия Сурикова. Купец Кузнецов дал денег на благое дело, помог губернатор… и с богом! Что делать способному юноше, начинающему художнику, в Красноярске?! Надо его отправить в Петербург…

Иркутск и лежит дальше от Москвы и Петербурга, и весь XIX век, до самой «эпохи исторического материализма», считал себя небольшой местной столицей. Ехать учиться в Петербург или Москву еще считалось достойным делом, потому что своего университета пока не было (хотя многие иркутские жители не из бедных получали образование и в Европе), но уж совсем уезжать из Иркутска считалось попросту глупостью.

Парадокс в том, что богатства и культурная жизнь Иркутска основывались на освоении чуть ли не самого дикого уголка всей Сибири… и одного из самых диких углов Азии, это уж точно.

На чем рос Иркутск

И в Иркутске, в точности как в Красноярске, всем заправляли богатые и богатейшие купцы — только были-то они куда богаче красноярских. В Красноярске купцов I гильдии было всего несколько, а в Иркутске — несколько десятков. Иркутские купцы тоже богатели на добыче золота, а кроме того, через Иркутск шла торговля мехами, мамонтовой и моржовой костью, шкурами морских зверей со всего необъятного северо-востока Сибири и побережья Тихого океана — почти неисследованного, малонаселенного региона, где на 5 миллионах квадратных километров жило от силы тысяч сто человек, из них половина русских, а остальные — инородцы, принадлежащие ко многим племенам, в том числе и самым первобытным.

Торговля этими товарами требовала не только умения хорошо считать деньги, но и легкости на подъем, умения ездить — и порой не только на лошади, но на оленях и на собаках, личной смелости, умения владеть оружием. Словом, качеств жителя малоосвоенной, населенной лихим людом территории, на которой доверять отправление закона и торжество справедливости полиции было совершенно безнадежно: полиция была в Иркутске, на самых основных водных и сухопутных трассах— на пристанях по реке Ангаре и Лене, в крупных селах по трактам, ведущим на восток и на запад, а ведь дикие племена, разбойники и всякий ссыльно-каторжный элемент был абсолютно везде.

Купец, который ехал покупать песцовые шкурки и Мамонтову кость, сначала переваливал через хребты, отделяющие бассейн Байкала от бассейна текущей на север Лены. Там он должен был 2000 километров добираться на лодке до Якутска по ледяной реке, текущей по вечной мерзлоте. Прохладное путешествие можно было окончить уже в самом Якутске — городишке из нескольких сот, к концу XIX века нескольких тысяч домишек. Уже здесь можно было торговать, потому что для обитателей колымской или алданской тайги Якутск был центром цивилизации, полным тайн и соблазнов. Были тут и меха, и золото, и мамонтова кость — все было. Но ведь покупать у местных купцов и перепродавать в Иркутске — далеко не так выгодно, как скупать пушнину в маленьких поселках по притокам Лены или прямо в самих становищах, как организовывать добычу мамонтова бивня прямо в тундре.

Ведь в тундре этот самый мамонтов бивень буквально лежал, вмороженный в землю, — сотни тысяч, миллионы бивней. Ученые до сих пор спорят о причинах, по которым на севере Якутии скопилось столько мамонтовой кости. Кто говорит, что все дело тут в очень холодном климате: в нем бивни не разлагались тысячелетия и постепенно копились.

Другие ученые думают, что в конце эпохи Великого оледенения, 8—10 тысяч лет назад, мамонты стали уходить с юга — на севере еще оставались условия для их жизни. Мамонты скапливались на севере, где условия тоже стали быстро меняться, и там вымерли.

Почти так же объясняют необычайное скопление мамонтовых костей на Новосибирских островах, лежащих под 70 градусом северной широты, к северу от побережья Якутии. Дело в том, что ведь во время Великого оледенения Северный ледовитый океан замерз. Не было толщи пусть покрытых льдами большую часть года — но вод. По крайней мере, окраинные моря — море Лаптевых, Восточно-Сибирское — промерзли до самого дна. На этот лед великие сибирские реки, в первую очередь Лена, тысячи лет выносили землю. Северная саванна — тундростепь, где росли и степные, и тундровые растения, покрывала этот лед.

Кончилась эпоха Великого оледенения — и океан начал растаивать. Все меньше древнего льда оставалось там, где цвела тундростепь и паслись мамонты. По мнению некоторых ученых, отступившие на север мамонты и скапливались на Новосибирских островах — последних местах, где еще могли прожить хоть немного. Неприятно даже думать о гибели последних зверей этого племени, погибших от бескормицы. Мороз не был страшен мамонтам, жить в условиях полярной ночи они, скорее всего, тоже вполне могли. Но растения, которыми они привыкли питаться, исчезали — тундростепь сменялась тундрой, корма становилось все меньше. Кроме того, мамонты жили в условиях очень сухого климата, с сухой и холодной зимой, когда доступны засохшие травы, естественное сено; теперь зимние снегопады не позволяли добывать даже то немногое, что еще вырастало на Новосибирских островах. Вокруг уже плескалось море, и мамонты, скопившиеся на Новосибирских островах, вымерли жалкой и страшной смертью — от голода.

То, что я излагаю, конечно, не истина в последней инстанции и не единственное, о чем говорит наука, — это наиболее вероятное предположение, объясняющее, откуда взялись в якутской тундре и на Новосибирских островах миллионы бивней мамонтов, а то и замерзшие в вечной мерзлоте куски их тел.

Однажды, как раз зимуя на Новосибирских островах в 1811 году, чтобы с весной сразу начать сбор мамонтовой кости, купец и промышленник Яков Санников сделал интересное наблюдение: что многие перелетные птицы продолжают лететь дальше, в океан. Яков Санников сделал верный вывод — что там, в океане, должна быть какая-то, до сих пор не известная никому земля. Ведь птицы должны были лететь туда, где они могут вывести птенцов, то есть на твердую землю.

Между прочим, Яков Санников (Мы не знаем о нем почти ничего! Даже годов рождения и смерти!) совершил много географических открытий и сочетал таланты промышленника и первооткрывателя. В 1800 году он открыл и описал остров Столбовой, а в 1805 — открыл остров Фадеевский, который описал позже, в 1811 году. В 1808—1810 годах он участвовал в экспедиции М.М. Геденштрома, которая изучала и описывала Новосибирские острова. Остров между островами Малый Ляховский и Котельный назван именем Санникова.

Если человек такого масштаба говорит, что к северу от острова Котельный должна быть большая земля, в это можно верить или не верить, но имеет смысл по крайней мере его внимательно выслушать.