— Расскажи о предназначении детям, которые потеряют своих отцов! — возмущенно кричал араб. — И расскажи о судьбе женщинам, которые после битвы лишатся мужей.
Они разошлись, крепко поссорившись, — впервые за все время их знакомства. Зигфрид не знал, можно ли объяснить непонимание арабом значения судьбы тем фактом, что он воспитывался на другой культуре.
Ночью Зигфрид не мог уснуть и, после того как факел в его шатре догорел, просто лежал на спине и смотрел в темноту. Он должен был действовать так, а не иначе. Ведь правда? Он отправился в путь, пообещав убить Вульфгара. А теперь ксантенский король швырнул к его ногам желанную добычу, чтобы спасти собственную жизнь. Довольствоваться этим было бы трусостью.
Пытаясь сосредоточиться на дальнейшей стратегии войны, принц все чаще видел в темноте ночи белое лицо принцессы. При мысли о ней его сердце начинало биться чаще, шрамы на ноге пульсировали, а по вискам стекал пот. Он не понимал, как у этого чудовища Вульфгара могла быть такая красивая дочь. Впечатление, которое произвела на него Ксандрия, убеждало Зигфрида в справедливости своего дела, ибо даже непреодолимое желание обладать ею не могло удержать его от того, чтобы захватить Ксантен.
Он был сыном Зигфрида, наследным принцем Ксантена и Исландии. И эта война не закончится, пока он не станет королем обеих стран. Или пока он не умрет.
Кто-то похлопал по занавеске, закрывающей вход в шатер.
— В чем дело? — спросил Зигфрид, садясь на лежанке.
Он устал до смерти, но все же был слишком взволнован, чтобы спать.
Один из стражников, которых ему порекомендовал Фелониус, осветил шатер факелом.
— Принц Зигфрид, извините, что беспокою вас так поздно…
Принц отмахнулся.
— Что случилось?
— Кто-то проник в наш лагерь. Несомненно, для того, чтобы убить вас.
Зигфрид мрачно улыбнулся.
— Что ж, этого и следовало ожидать. Для Вульфгара такое решение вполне логично. После мирных переговоров…
Глаза у стражника бегали, и Зигфрид понял, что ошибается.
— По-моему, вам лучше взглянуть на это самим…
— Конечно, — согласился принц. — Приведите ко мне на допрос этого презренного убийцу.
Стражник высунулся из шатра, и уже через миг двое солдат внесли в шатер хрупкую, но яростно сопротивляющуюся девушку. Это была Ксандрия, принцесса Ксантена.
Вульфгар, собрав вокруг себя ближайших советников, обсуждал с ними свою встречу с Зигфридом.
— Этот безумец назвался Зигфридом и вбил себе в голову, что он наследник настоящего Зигфрида Ксантенского. Из-за этого безумия он хочет пожертвовать и своим, и нашим войском. Нашими королевствами. Я предложил ему Исландию, но это не удовлетворило его жажду власти. Он не готов к разумным переговорам.
Как и надеялся Вульфгар, военачальники так возмутились, что даже не стали задавать вопросов о том, чем же Зигфрид обосновывает свое «безумие». Они размахивали мечами, втыкали кинжалы в мягкое дерево столешницы и вопили о возмездии, словно принц со своим войском демонов вторгся на земли ни в чем не повинного правителя Ксантена. Они требовали не просто голову Зигфрида, но и полного уничтожения его войска, называя это долгом чести. Они хотели битвы, невзирая на чудовищные потери.
Вульфгар удовлетворенно кивнул.
— Значит, решено. Ксантен не отступит. Королевство будет бороться, пока в нем останется в живых хоть один человек.
Хенк придвинулся к нему поближе и сказал:
— Пускай женщины и старики со своими вилами тоже выходят против захватчиков. Весь Ксантен должен стать на сторону своего короля.
— Разнесите эту весть по деревням! — воскликнул Вульфгар. — С этого дня каждого гражданина Ксантена приказываю считать солдатом. Оборона — первоочередная задача всего населения. Отказ от вступления в войско считать предательством. Жить ради Ксантена и быть готовым умереть за короля!
Военачальники одобрительно кивали, стуча себя кулаками в грудь и демонстрируя свою верность королю.
Оставшись один, Вульфгар налил себе хорошего вина, которое он припас заранее, и присел на стул. Он стоял уже много дней на всех встречах, чтобы засвидетельствовать свою силу и могущество, и теперь позволил себе расслабиться. Время громких слов прошло. Война была проиграна. И все же, теперь она… только начиналась. Победа была не главным. Главным была цена, за которую можно продать свое поражение. Каждый ксантенец, который умрет от руки захватчика, уже никогда не будет служить Зигфриду. И каждый ксантенский мужчина, погибший от меча исландского принца, оставит после себя семью, которая будет ненавидеть Зигфрида. Страдания народа вряд ли будут списывать на Вульфгара. Они станут заботой нового короля.
Вульфгар пил вино большими глотками.
Может, бежать? Чушь! Он будет вынужден прятаться еще десять-пятнадцать лет, пребывая в постоянном страхе перед наемными убийцами. Нет, это ему не по душе. Он предпочитал увидеть разрушение королевства, которое после того, как он с триумфом вернулся из Исландии, не помогло ему защитить страну.
Ксантен заслужил страдание, и Вульфгар предоставит ему возможность пострадать. Так сказать, воздаст сторицей.
Они стояли друг против друга — враги, которые в душе были связаны теснее, чем брат и сестра. Небольшой факел отбрасывал тени на их лица и разжигал страсть в их взглядах. Сначала они оба растерялись, не зная, что сказать, хотя и догадывались, о чем думает каждый из них.
Нужно ли Зигфриду притворяться самоуверенным королем и насмехаться над дочерью своего противника? Нужно ли Ксандрии изображать из себя недотрогу, которая пришла, чтобы бросить вызов врагу собственного отца? Оба не видели смысла в пустых словах и вежливых фразах, казавшихся им ненужными и смешными.
— Мне рассказали о тебе во сне, — произнес Зигфрид, почему-то не испытывая стыда.
Ксандрия заглянула ему в глаза.
— Я тоже видела тебя во сне.
Они верили в разных богов, но оба считали, что, какие бы боги ни управляли человеческой судьбой, именно они предопределили их жизненный путь.
— Мой стражник прав? Ты пришла, чтобы убить меня и приблизить окончание войны?
— С твоей смертью закончится и мое будущее, — ответила принцесса. — Но я люблю Ксантен, я чувствую его боль, когда он страдает.
Зигфрид кивнул.
— Я не хочу, чтобы народ Ксантена страдал. Я хочу принести этой стране освобождение. Меня огорчает то, что твой отец стал причиной этих страданий.
Говоря это, он наслаждался красотой девушки. Каждое движение ее губ было для него призывом, а каждый вздох, при котором поднималась грудь, — пением сирены. Он продолжал говорить только для того, чтобы не впасть в бессловесное безумие и не взять то, от чего он больше никогда не хотел отказываться.