Семь храмов - читать онлайн книгу. Автор: Милош Урбан cтр.№ 55

— Что вы слышали?

— Все. Лай собак и ржание коней, детский смех и насмешки подростков, сердитые голоса мужчин и веселые голоса женщин, глухие голоса стариков, сип умирающих, погребальный звон — и тут же звон новых подков, щелканье бича, мычание скота и хрюканье свиней, журчание воды, надрывающий сердце вой, стук какого-то примитивного механизма, удары о наковальню, лязг оружия. То и дело пела труба и раздавались звуки схватки — разные и похожие одновременно. Но ничто не могло заглушить нежный шелест шелков, мурлыкание кошек и даже шепот, плетшийся, как паутина, где-то в темноте. Я зажал ладонями уши, но особо мне это не помогло. Я понял, что глаза у меня крепко зажмурены, и открыл их. И снова увидел ту девушку. Она с удивлением смотрела на меня и что-то кричала, но из-за шума, который издавала каменная стена, я ее не слышал. Теперь она указывала куда-то вниз. Я взглянул туда и заметил тропку, которую, как ни странно, не замечал прежде. Она шла над обрывом прямо под высокой стеной, ныряла в заросли ежевики и упиралась в скалу, где у основания второй — более низкой и приземистой — башни чернела маленькая дверца. Тропинка была пугающе узкой. Я подумал, что, прежде чем смогу воспользоваться ею, оступлюсь и сорвусь вниз. И, однако, я попытался, потому что девушка на стене была красивее всех тех женщин, что довелось мне повидать на моем коротком веку. Ее лицо выражало мольбу, и я должен был действовать — меня переполняла решимость совершить любой подвиг.

Но произошло как раз то, чего я опасался. Спуск вниз, к тропинке, был очень сложным, и, прежде чем я достиг ее, моя нога поскользнулась на мокрой скале, и я скатился в колючки. И в ту же секунду воцарилась тишина. Падение не было длительным или опасным — я ободрал кожу на руках, поцарапал шею и лицо и больно ушиб ребра. Я встал, оценил свои ссадины и поспешил прочь. Даже ни разу не оглянулся. Когда я добрался до деревьев, дождь, точно по команде, прекратился. Небо было ярко-синим и совершенно чистым.

— Любопытнейшее, совершенно поразительное событие, — медленно произнес Гмюнд, перебирая пальцами бороду. — И знаменательное. Вы много их пережили?

— Да.

— Скажите, а как воздействует на вас этот храм? Вам не кажется, что и здесь с вами может случиться что-либо подобное, похожее на то, что вы испытали в старинном замке? И возможно, прямо в эту минуту?

— Не знаю. Состояние, в котором я оказываюсь (теперь реже, раньше — чаще), наступает неожиданно. Поверьте, я вовсе не дорожу такими переживаниями, после них мне бывает очень трудно вернуться к обыденным делам и притворяться, что ничего не было. Как же непросто мне возвращаться в мир, который — в отличие от тамошнего — скучен и беден! Признаюсь, я с огромным удовольствием остался бы в нем навсегда. Но это невозможно. Оттого, что я желаю или не желаю, ничего не зависит.

— Скучный и бедный мир, говорите? Так поднимите же снова голову и полюбуйтесь моими звездами на небосклоне! Такое богатство — до которого вдобавок можно дотронуться!

— Ваши слова лишь подтверждают мои, — печально гнул я свое. — Чтобы подняться над здешним убожеством, нам приходится всегда смотреть вверх. Вверх — или назад.

— Вы выражаете мои сокровеннейшие мысли, Кветослав: глядеть вверх или глядеть назад — вот два выхода из горестной ситуации, в которой мы очутились на переломе веков; два выхода, который в идеале можно соединить в один. Я буду столь же искренен с вами и скажу вот что: вы как раз тот человек, которого я разыскиваю всю мою жизнь. Только вы можете ответить на наши вопросы, только вы…

Его тон, взволнованный и настойчивый, был мне неприятен. Я инстинктивно отсел подальше и спросил:

— Что значит — на наши?

— На мои вопросы, вопросы Раймонда и… вообще. Людей, которым необходимо в деталях знать прошлое, чтобы…

— Чтобы?

— Чтобы оно вновь смогло стать настоящим.

— Странное желание. Вы же знаете, я плохой историк. Меня интересуют вещи, которые неинтересны академической науке. Меня интересуют… жизнь в прошлом, повседневный быт, настоящее время во времена давно прошедшие, прошедшие для нас, но продолжающиеся в вечности. Это вы имели в виду? Среди тысяч иных вещей меня занимает, например, следующая: ход мыслей бондаря Криштофа Направника после того, как он, выйдя двадцать пятого октября одна тысяча четыреста одиннадцатого года из своего дома «У золотого крестика» и направившись по Неказанке к Пршикопу, нащупал в кошеле странный угловатый предмет, который он туда утром, когда одевался, не клал и которому там было вовсе не место. Какой исторический труд ответит мне на этот вопрос?

— Никакой. Ваш интерес научно не обоснован, потому что открытия в данной области, какими бы удивительными они ни оказались, не могут быть подкреплены фактами.

— Вот именно. Любой историк отмахнется от моих вопросов. Поэтому я и бросил университет. Больше всего на свете я ненавижу факты. Они загоняют меня в угол, связывают мне руки, пригибают к земле и крушат мою волю к жизни.

— Это еще больше утверждает меня в собственной правоте. Вы нужны нам. Мы вам заплатим.

Он насмешил меня.

— Ваше восхищение моей особой, господин рыцарь, льстит мне, но вы все еще не сказали, что вам нужно.

— Вы наверняка уже поняли, что я избегаю прямого ответа — во-первых, потому, что не хочу напугать вас, а во-вторых, потому, что вы и сами не любите прямолинейность. Так что я отвечу вам вопросом.

Он не без усилий встал со скамьи, перешел на другую, евангельскую сторону нефа и оперся рукой о стену в том месте, над которым распускался целый букет горделивых, стремившихся ввысь нервюр. Повернувшись ко мне, он продолжал:

— Вы знаете, кто построил этот храм?

— Разве его заложил не мастер Матиаш, ваш тезка?

— Аррас? [48] Это вероятно, но не более того.

— А может, его ученик Петр Парлерж [49] из Гмюнда, ваш второй тезка? Говоря о Карлове, чаще всего называют это имя.

— Насколько мне известно, он пришел в Прагу много позже начала строительства. Если он и руководил им, то лишь как продолжатель дела первого зодчего, воплощая в жизнь чужой проект.

— Легенды упоминают еще одного человека: некоего Богуслава Станека, который продал душу дьяволу. Ему удалось возвести этот изумительный свод, но когда работа была закончена, никто не решился убрать леса из опасения, что без них потолок обвалится. Вняв совету черта, зодчий поджег строительные мостки, и, дождавшись, пока огонь разгорится, сам прыгнул в пламя; скорее всего, ему померещилось, что свод обрушился. Впрочем, его душа все равно принадлежала нечистому, так что смерть тут особой роли не сыграла.