Наркоза не будет! - читать онлайн книгу. Автор: Александра Сашнева cтр.№ 32

Картинки из детства сами собой заполонили сладкой патокой тело и отвернувшиеся от мира чувства.

Вот, Коша, а точнее Лизонька Кошкина, едет на карусельной лошади. Нарядная пухлая девочка с бантом на макушке. Она едет на карусельной лошади, и мир в сладостном томлении кружится вокруг. Он любит Лизоньку, он радуется ей каждым цветочком, каждой веточкой, каждым аттракционом огромного прекрасного парка.

За забором стоит терпеливая бабушка в нарядном зеленом платье и старательно машет рукой каждый раз, когда деревянная раскрашенная лошадь проносит мимо веселую внучку. И Коша смеется, каждый раз радуясь, что в кружении мира есть неизменное махание руки и ожидающая улыбка. Чувство совершенного подвига легонько покалывает в голове, когда она спускается с обшарпаных ступенек карусели и, захлопнув за собой калитку, попадает в крепкие объятия попахивающих пожилой женщиной бархатных бедер бабушки. Но даже этот запах, старательно запугиваемый духами «Красная Москва» было приятно вспомнить.

— У меня ведь была бабушка! — подумала Коша вслух.

— Что? — переспросила Муся

— Бабушка у меня была… Она варила варенье из клубники и у нее был шкаф с нафталиновыми вещами и вечная моль. И мне казалось, что все шкафы обязаны пахнуть нафталином. А у меня никогда не бывает никакой моли без всякого шкафа и без всякого нафталина. И вещи у меня на один сезон.

— И что?

— Так…Глупо получилось. Я тогда не знала, что все умирают. Я спросила у нее, как это — умереть. И мне стало страшно, что я не увижу ее. Я спросила, что ли она тоже умрет? И когда? А она рассердилась… Сказала, что я хочу ее смерти.

— Дура, что ли? — возмутилась Муся, продолжая расчесываться. — Хотя… Она хотела, как лучше, наверно. На самом деле, ничего не меняется. Мы думаем, что становимся взрослыми. А на самом деле — просто игрушки опаснее. Разве ты стала умнее с тех пор, как выросла? Разве ты что-то понимаешь в этой жизни?

— Не думаю.

— И твоя бабушка так же, — вздохнула Муся. — Она тоже ничего не понимала. Она думала, что поступает правильно. А ей просто хотелось, чтобы ее кто-нибудь любил. Когда тебя любят — это незаметно. Потому что это легко и приятно, и ты не сомневаешься в этом — это само собой разумеется.

Коша на минуту задумалась и возразила.

— Мне всегда хотелось, чтобы мне просто верили. На самом деле, я хотела быть хорошей. Просто не получалось. Но в этом не было моей вины. Просто я не знала, что плохо, а что хорошо. А тебя кто-нибудь любил?

— Да, — кивнула Муся. — Но не долго. Меня любил отец. А мать любила другого. Отец разбился на машине. Но я дала им просраться. Она потом была не рада, что со мной связалась. Учителя просто шарахались от меня.

— Почему?

— Она относилась ко мне как к шлюхе. Просто так. Ей казалось, что я обязательно должна собрать на себя все дерьмо. Я хотела понять — почему я дерьмо, но не понимала. Только потому, что похожа на отца? Но ведь я не виновата, что она вышла за него и родила меня! Тогда я решила, что должна заслужить наказание. И я старалась. Изо всех сил. Я забросила школу, начала пить, курить и собиралась начать трахаться. На самом деле, когда у меня начались месячные — мать просто озверела. Она ревновала меня к отчиму до посинения. Он мне на фиг был не нужен. Но один раз — было 8 марта — мы в школе напились какого-то дерьма. Я просто без сознания была. Я стояла над очком на коленях и блевала. А потом мыла лицо водой из унитаза. Когда пришла домой — было уже часа три ночи. Мать спала, а он на кухне мыл посуду после гостей. У него были закатаны рукава белой рубашки. Они чуть-чуть намокли. И на смуглых жилистых руках — капли воды. Ничего не скажу, он был симпотный мужик. Но я серьезно говорю — он мне был по фигу. Но я так живо представила, как он схватит меня этими руками, и у него там — тоже такая твердая жилистая штука. Я даже охрипла. Я помню. Еще я подумала, что будет забавно, если именно он лишит меня девственности. Я была уверенна, что секс — это помойка, но приятная помойка, которой хочется заниматься. И погибать в ней! Я уже давно все знала и все изучила и умела договориться со своим телом. Но я хотела отомстить матери! Мне было в кайф, но я чувствовала себя преступницей. Я подумала, что нужно попросить у него сигарету. Мне было интересно, пошлет он меня и врежет мне — тогда я его возненавижу. Или не врежет, тогда я буду его презирать, потому что он — слюнтяй. Хотя, возможно, был еще какой-то другой вариант. Вот. Я решила поросить у него сигарету. Хотела попросить, но не могла издать не звука. Пачка лежала у него в заднем кармане. Я подошла и залезла в карман рукой, и он все понял. Я довела его до белого каления. Он отделал меня прямо на кухонном столе. Он весь был в кровище, как после разделки кролика. У дедушки были кролики, и он прямо на столе выпускал им кишки. Было очень похоже. Но я была так в совесть, что ничего не почувствовала. Только на следующий день.

— Круто! — Коша даже привстала от возбуждения. — А мать? Так и спала?

— Спала. Отчим долбанулся. Стал доставать меня. Только матушка за дверь, он ко мне. Дрались до крови. Один раз я прокусила ему руку. Он за это меня так долбанул, что я проломила голову о батарею. Я его просто ненавидела. Мне было противно даже смотреть на него. Через пару недель я ему так нахамила при матушке, что он прямо при ней врезал мне со всей дури по лицу. Меня отправили к бабушке. Навсегда.

— Она так и не знает?

— Не-а.

— А мои Верку оставили у бабушки. А меня наоборот с собой потащили. В сраный Ялуторовск. Вот я там намерзлась!

Они помолчали.

Вдруг Коша заорала:

— На хрен детей заводить, если так ненавидят?!

Вскочила с кровати и забегала по комнате. Муся печально склонила голову. — Не знаю… Может, им просто было не важно, что есть на самом деле. Мне кажется, им просто кто-то сказал, что хорошо поступать так и так, и они хотели быть хорошими, поэтому так и поступали. Мы думали, что они — взрослые, а они просто были выросшими детьми, как мы сейчас… Бестолковые. А тут еще мы. Зачем? Почему? Потому что думали, что это их спасет? Или просто — так получилось? Я один раз залетела — это такая гадость. Я ненавидела весь свет и себя в том числе. Может, мы так же просто не нужны им. Они же не знали, что так получится.

Злоба Коши разрасталась, она продолжала бегать по комнате и орала:

— Шит-шит-шит! Курить! Где сигареты? — она наклонилась и нашла под столом пачку.

Никотин чуть-чуть прибил, она снова рухнула на кровать, и новое открытие созрело после пары затяжек.

— Знаешь, мне кажется, что матери ненавидят своих дочерей, — сказала Коша в качестве гипотезы. — Все хотят мальчиков.

Муся покачала головой и, соскучившись, поморщилась:

— Все равно никто правды не скажет. Даже сами себе все врут, даже сами себе, а дети мешают, они не понимают всей этой хрени. Или заставляют. Но я же не виновата, что живу.

Коша нервно курила. По телу бегало сладко-гадостное обидчивое возбуждение. Хотелось стать совсем помойкой, чтобы до конца этим насладиться. Совсем конченой, чтобы не дорожить собой больше. Никакой ответсвенности. Это они виноваты в ее никчемности! Они! Она сразу была им ни к чему! Нет. Они, конечно, любили ее как дочь и даже не поняли бы, о чем сейчас идет речь. Они бы считали ее неблагодарной свиньей. Но это была правда. Родители любили Лизу Кошкину как дочь, но сама по себе она — как человек со своими идеями, целями и убеждениями — она им была по барабану. Они все идеи Коши считали блажью и никогда ей не верили, а верили каким-то уродам. Вот в чем дерьмо! Вот в чем!