Вокруг себя был никто - читать онлайн книгу. Автор: Яков Шехтер cтр.№ 22

– Ну, ты того, передавай привет Святой земле, – вдруг произносит Мишаня. – От одесситов и гостей нашего города.

«Ниссан» выскакивает на шоссе, Мотл круто разворачивается и дает газ. Краем глаза я успеваю заметить как Мишаня, стоя в проеме кладбищенских ворот, в знак прощания поднимает руку.

Общество психометристов располагается в том же самом здании, где оно находилось до революционной страды начала прошлого века. Мне его еще отец показывал.

Деньги на постройку собирали несколько лет. Обращались к психометристам Москвы и Петербурга, писали в Ригу, Варшаву. Каждая семья в Одессе дала несколько грошиков. В девятьсот первом строительство завершилось, и Общество переехало в новое здание. Сразу открылись десятки кружков, заработала редакция газеты, пошли разговоры об открытии начальной школы с психометрическим уклоном.… Все прахом пошло, пеплом развеялось.

В середине двадцатых в здании размещалась агитбригада «Синяя блуза», затем училище культпросвета, а после войны – станция телефонного прослушивания известного комитета. С началом перестройки психометристы обратились во все мыслимые инстанции, и невозможное свершилось: здание вернули вновь учрежденному Обществу.

– Я своими руками выметал ГБ-шный мусор! – гордо произнес Мотл, паркуясь во дворике, перед фасадом здания. – Они, по злобе, только что по углам не нагадили. Но все равно пришлось убираться; собрать свою аппаратуру и очистить помещение.

Стены здания, сложенные из камня-ракушечника, почернели от соленого ветра и горечи времени. Мы заходим вовнутрь, и на меня обрушивается вал запахов. Израиль молодая страна, в ней почти нет старинных жилых зданий, а те, что сохранились, внутри полностью переделаны на современный лад. Я успел позабыть, как пахнут деревянные, потрескавшиеся рамы, наслоения старой краски на стенах, потертые обои, древние канализационные трубы. Запахи столетнего людского проживания, сливаясь вместе, создают особый, ни с чем не сравнимый аромат. Так пахли дома, в которых я жил в Одессе и куда ходил в гости к друзьям, так пахло в детском садике, на Спиридоновской, и в 26-й школе, на Старопортофранковской. Прошлое обрушилось на меня, навалившись внезапно, словно рысь с ветки.

Впервые увидев Веру на сцене во Дворце студентов, я онемел. Сначала онемел, а потом воспламенился, как сигнальная ракета. Шуму и треску я наделал не меньше, и скоро все знакомые знали о моем увлечении. Всерьез к нему никто не относился, Вера была на 8 лет старше меня, успела побывать замужем, родить дочь, развестись, закончить консерваторию. До нее слух о моей страсти долетел на второй день, вернее, я постарался так организовать ход нескольких бесед, чтобы слова, якобы сказанные в разгаре чувств, оказались переданными адресату.

Разыграв перед нужными людьми роль безутешного влюбленного, я очень скоро получил номер телефона и адрес. Впрочем, играть эту роль не представляло труда, она полностью совпадала с моим настроением.

В один из вечеров я поднял трубку. Самым трудным было набрать номер. Услышав ее голос в телефонной трубке и произнеся несколько фраз, я, неожиданно для самого себя, успокоился. Во мне вдруг включился психометрист, и ситуация предстала ясной, будто фишки на картонном поле детской игры. Ослепительная на сцене, Вера оказалась весьма слабым противником, через пять минут разговора она полностью очутилась в моей власти.

Мы начали встречаться. Вначале тайно, чтобы не шокировать знакомых, затем открыто. Главным барьером для меня оказалась ее маленькая дочь. Вера постоянно держала ее рядом с собой, как теперь я понимаю, абсолютно намеренно. После замужества она старалась пристроить девочку кому угодно, лишь бы остаться свободной на несколько часов, но в пору моих ухаживаний ребенок вертелся вокруг нее, словно привязанный коротким поводком.

Я, сам еще не повзрослевший мальчишка, относился к девочке как ровня, мы были из одной группы, а Вера, принадлежала к другой – она уже стала родителем, а мы оставались детьми. Точку моего внезапного повзросления я помню совершенно точно. Перелом возрастов произошел в детском садике, куда мы с Верой зашли после репетиции.

Вера держала девочку в ночной группе, ребенок всю неделю жил в садике, отправляясь домой лишь на выходные. В этот раз, видимо, из-за меня, Вера решила забрать ее посреди недели. Мы пришли в садик около восьми вечера. Он располагался на первом этаже старого дома, занимая две объединенные квартиры. Дверь оказалась не запертой, и мы тихонько вошли в прихожую. В садике было тихо, несколько детей понуро сидели в разных углах большой комнаты, торжественно именуемой залом. Девочка, не заметив нашего прихода, сидела, окруженная куклами, и рассказывала им свою историю.

– Они меня все время спрашивают: где твой папа, где твой папа? А потом смеются: нет у тебя папы. За всеми папы приходят, а за тобой нет. А вот и не правда! Так не бывает, у всех деток есть мама, и есть папа. И у меня был. Хороший, добрый, большой папа. Его на войне немцы убили.

Куклы, сгрудившись в кружок, молча слушали историю, и в их поцарапанных глазках стояли настоящие слезы.

Несколько минут я не мог говорить, а потом понял: для этой девочки отцом стану я.

Подробности той сцены давно исчезли из моей памяти, остались только две: поцарапанные глазки кукол и запах садика, очень похожий на запах в Обществе психометристов.

Мы слегка задержались на кладбище, и народ успел собраться. Полный зал, человек около ста. Мотл усадил меня за маленький столик на сцене, произнес несколько слов и скрылся. Народ смотрел во все глаза, напряжение взглядов ощущалось почти физически. Лора и Таня сидели в первом ряду и глядели на меня так, будто я за время экскурсии по Музею ухитрился утащить половину полотен и сейчас начну объяснять, как мне удалось такое провернуть.

Я использовал старый, отработанный прием: извлек из кармана колокольчик, поднял его над головой и несколько раз позвонил, перемежая звонки длинными паузами, а затем осторожно поставил его посреди стола. Пока зал заинтриговано рассматривал звонилку, я спокойно прозондировал поле. Ну-ну, не «Общество психометристов», а сплошной детский сад! Только из угла, в котором укрылся Мотл, доносилась мощная пульсация.

Я задал эмоциональную составляющую, вбросил ее в зал и начал лекцию.

Вообще-то говоря, в ящичках моей памяти уложено больше двадцати всякого рода лекций, и я, в зависимости от обстоятельств и аудитории, извлекаю наиболее подходящую. Сегодня мне представилось наиболее разумным поговорить о психизме вещей. Я начал с цитаты из работы известного одесского психометриста Ш.

«Каждая, как одушевленная, так и неодушевленная вещь, включает в себя определенную, связанную с ней, сумму психического содержания, прямого или символического, имеет определенную психологическую насыщенность, иная большую, иная меньшую. Все это невидимые и осязаемые флюиды, оставляемые нами на вещах. Окружающие предметы не индифферентны, не пассивны, как на первых порах может показаться, а всегда наталкивают нас на определенные мысли, поступки, действия».

Еще не закончив цитировать, я заметил, как Таня заерзала, словно укушенная комаром. Она явно хотела что-то вставить или добавить к моим словам, но сидевшая рядом Лора несколько раз сердито дернула ее за рукав.