Ангел Спартака - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Валентинов cтр.№ 100

— Да. Только обратиться к Диспатеру он должен не от своего имени, а от имени Римской Республики, имея на это законное право... Папия, зачем это тебе?

— Прощай, мой Цезарь.

Антифон

«Император Гай Юлий Цезарь, диктатор, пожизненный трибун и великий понтифик — Папии, царице, желает здоровья и благополучия.

Знай, царица, что я назначил Митридата Пергамского царем Боспора [8] , дабы сверг он узурпатора Асандра и восстановил в царстве законность и порядок. Он обратится к тебе за помощью, не откажи. Нужны корабли и особенно тяжелая конница. Помогая ему, ты помогаешь мне и всему римскому народу. Рим ценит дружбу и ничего не забывает.

Папия, это ты? Мои лазутчики с ног сбились, но к тебе, за четыре моря, за три реки, не так легко попасть. Впрочем, о чем я? Конечно, ты! Боги, боги! Двадцать пять лет, моя царица. Двадцать пять! Чуть меньше, чем было мне тогда — и много больше, чем тебе.

Помнишь, ты сказала: «Остался долг»? У меня тоже остался долг перед тобой, Папия. И отдать я его не смогу.

Ты поручила мне нашего Кара. Я не смог его сберечь, и мне нет прощения. Не буду оправдываться, говорить, что надолго уезжал из Рима, что Цицерон обещал о нем заботиться. Кар умер страшно, и его призрак много лет стоит у меня перед глазами. Когда мне плохо, я всегда слышу его голос, повторяющий, что смерть — это сон.

Это не все, царица. Попроси мужества у богов, в которых ты веришь, — и слушай. Ты узнавала о Гае Фламинии, твоем и моем друге. Он прожил, моя Папия. Может, ты уже знаешь о его смерти, но едва ли о причине. Сам я узнал правду не так давно.

Гай Фламинии погиб в тот далекий год, когда мы расстались. На Сицилии наместник Веррес, пряча собственные преступления в чужой крови, начал искать лазутчиков Спартака. Хватали всех, и правых, и виноватых. Зная, что Цицерон его помощник, но не друг, он обвинил своего квестора в потакании заговорщикам и хотел отдать под суд. Тогда Цицерон, желая доказать свое усердие, обвинил нескольких римских граждан в том, что они присланы Спартаком для подготовки мятежа. Среди них был и Гай.

Его заключили в сиракузские каменоломни, где держали самых опасных преступников, затем пытали и казнили. Так Цицерон откупился от гибели смертью друга.

Но пусть он скажет сам, наш златоуст! На суде над Верресом убийство Гая вспомнили, но Цицерон обвинил в нем, конечно же, самого наместника. Свой донос он успел сжечь, когда готовился процесс.

Вот его слова:

«В Мессане посреди форума секли Гая Фламиния, римского гражданина, но, несмотря на все страдания, не было слышно ни одного стона этого несчастного, и сквозь свист розог слышались только слова: «Я — римский гражданин». Этим напоминанием о своих гражданских правах он думал отвратить от себя гибель. Напрасно! Уже разводили огонь и приготовляли раскаленное железо и другие орудия пытки, уже готовили крест, повторяю, крест для этого несчастного и замученного человека. О великое право нашего гражданства! О сладкое имя свободы!»

О сладкое имя свободы, моя Папия! Мне нечего больше сказать.

Итак, ты поможешь Митридату Пергамскому, который выпросил у меня боспорский престол — наверняка для того, чтобы сломать себе шею. Если это случится, появится хороший повод вытребовать тебя в Рим — или приехать самому. Я очень злопамятен, царица, и мщу не только за оскобленное величие Рима, но и за самого последнего лопоухого парня, которого жестокая возлюбленная бросила дождливой летней ночью. Я приеду — и напомню тебе его имя.

Мир велик, а нас только двое».

* * *

— Нет-нет, мой Цезарь, мне надо уехать, немедленно уехать, я не могу, не должна, мы с тобой враги, ты римлянин, я обязана тебя ненавидеть! Ты!.. Из-за тебя я изменила моему Эномаю, я никогда не прощу себе — и тебе не прощу, римлянин, лопоухий развратник, жена всех мужей, муж всех жен!..

— Из-за тебя я не только изменил жене, но и, кажется, предал родину, Папия Муцила, лазутчица Спартака, сообщница Гаруспика. Спать с тобой — спать со смертью, моя Папия, но я хочу, чтобы ты осталась, никуда не уезжала, не бросала меня. Мир велик, а нас только двое!..

* * *

Мокрый камень под ногами, мокрый камень слева и справа, черные тени пиний, темное, покрытое низкими тучами небо. Ночь. Дорога Гробниц.

— Да куда же мы спешим, госпожа Папия? Пешком, без вещей, считай, без всего!

— Спешим, Аякс, спешим.

Из города чудом выбрались — через ворота запертые. Не хотели нам отворять, ночь на дворе, война за стенами! Но прикрыла я веки, представила себе взгляд Учителя, поймала зрачками лунный свет первой нашей с Ним встречи, подождала немного, а затем поглядела — прямо в глаза старшому стражи.

Открыли — даже вопросов не задали. И я себя не спросила. Надо идти! Ничего, что вещей не взяли, что на мне не дорожный плащ — мокрая мятая палла поверх мокрой туники, что денег в обрез. Надо идти!

Куда — даже не подумала. Надо.

И вот ночь, мокрый камень под ногами, дорога на Капую. Аппиевой ее обычно зовут, но здесь, у стен римских, иное она имя имеет. Мокрый камень слева и справа — гробницы, одна за другой, теснятся, на булыжник налезают. Дорога Гробниц...

— Ну, Папия! Знал бы, ни за что тебя не пустил! Ночь, а вокруг — видала страх какой? А если эти... ламии?

Смеюсь. Не смешно, мокрый камень на сердце, но все равно смеюсь. Ламии, понимаешь!

— Это не страх, мой Аякс. Это даже не автобусы на Дахау.

Отвечаю, не думая, не пытаясь даже понять, что говорю. Не до того. Я должна, должна... Что должна? На миг проснулась словно. Куда бегу? В Риме еще есть дела, на пару дней можно остаться, не поймают вот так, с ходу, на улице, девушку, говорящую по-оскски, по имени Папия. Можно и на Форум сходить, и про Красса-святотатца узнать побольше... Крикса нет, погибло его войско, но война продолжается, Папия Муцила, внучка консула. Павших оплачем после победы, а пока ты должна думать только о войне, о том, как разбить врага, как сокрушить проклятый Рим. Значит, уходить нельзя, крыса должна оставаться в норе, у крысы много дел, Спартак ждет твоих писем...

Нет! Идти, надо идти, надо спешить.

Слева гробницы, справа гробницы, с каждым шагом становится все темнее, хотя ночь давно в полной силе. Но все равно — чернеет вокруг, тьма наступает, мешает двигаться, а дорога, страшная Дорога Гробниц, становится все уже. Серые... Нет, черные камни совсем рядом, протяни только руку, холод ползет по коже, леденеют пальцы...

И Аякса нет. Только что был рядом — и нет. Ничего, надо идти, надо спешить.

— Мне надо спешить! Мне очень надо...

Хрип из горла вместо голоса. Тьма заливает рот, мутит сознание.

— Ты уже пришла, обезьянка.

Не удивляюсь, лишь вздыхаю облегченно. Спешила. Успела!