Друг и лейтенант Робина Гуда - читать онлайн книгу. Автор: Анна Овчинникова cтр.№ 13

А ну-ка, напряги мозги, студент-историк: что в этот момент происходит в России? Конец двенадцатого века... Тысяча сто девяносто третий год. Нашествие татаро-монголов уже началось? Или Ярослав Мудрый продолжает выдавать замуж своих многочисленных дочерей? Что у Ярослава было много дочек и что ни один современный ему европейский монарх не остался без свадебного подарка, я помнил не по учебникам, а по фильму «Ярославна — королева Франции».

«Барон Жермон поехал на войну!

Барон Жермон поехал на войну-у..

Его красавица-жена

Осталась ждать, едва жива.

От грусти и печа-а-али...»

Пресвятая Дева Мария, увижу ли я еще когда-нибудь этот фильм? Увижу ли вообще экран телевизора или компьютера, побреюсь ли электробритвой, а не ножом, отмокну ли в нормальной ванне, а не в емкости, сшитой из оленьих шкур и наполненной горячим отваром полыни и дикой петрушки? Может, такой отвар и вправду отбивает человеческий запах, помогая скрадывать зверя, зато всякий раз после мытья я начинаю чувствовать себя диковинной помесью животного и растения — таким зверино-травяным ароматом от меня несет. Но самое ужасное ждет меня впереди, причем в очень недалеком будущем.

Что будет, когда я полностью истреплю свои джинсы?

Я уже вторую неделю носил камизу и котту — с тех пор, как моя рубашка окончательно проиграла в единоборстве с лесными колючками, — но мне становилось худо при мысли о том, что заменяет здешним жителям штаны... Ну неужели так трудно пришить две нормальные штанины к их кретинскому «брэ», который у нас в двадцать первом веке назвали бы просто женским поясом?!. Мои истрепанные джинсы пока что оправдывали нашитый на них славный лейбл «Levy's» — и все-таки вскорости явно должны были отправиться по стопам рубашки. И тогда не миновать мне напяливать эти чертовы «шоссы», больше всего смахивавшие на обычные шерстяные чулки...

— Пресвятая Дева, кто так натягивает тетиву?!

Громкий негодующий голос грянул мне в ухо, я подпрыгнул от неожиданности — и моя стрела улетела прямехонько «в молоко».

Локсли зашипел, как будто взял в рот слишком горячий кусок.

— Наконечник стрелы перед выстрелом должен касаться стержня, Малютка, сколько раз тебе повторять! Силенок, что ль, не хватает, чтобы как следует натянуть лук?

И с чего я взял, будто у Локсли в отношении меня имеется комплекс вины? Нет у этого типа ни комплексов, ни вины, ни элементарного чувства такта!

Совершенно бестактно отобрав у меня лук, Робин во весь голос принялся учить, как с ним обращаться... Я слышал его поучения уже как минимум две тысячи раз, но толку от них покамест было не больше, чем от лекций по гражданской обороне.

А на поляне, зевая и потягиваясь, уже появлялась остальная братва, и из дупла Великого Дуба выглянул заспанный монах Тук: фриар крутил головой и таращил глаза, напоминая разбуженную сову. Обычно Тук ночевал в своей «сторожке» у брода, но вчера, засидевшись с нами за полночь, не захотел возвращаться по темноте в Фаунтен Дол и устроился на ночлег в дупле, где мы обычно коптили туши оленей.

— Тук! Спускайся! — заорал Вилл Статли, встряхивая ярко-рыжими вихрами. — Тебе бы только дрыхнуть, ленивый плут! А кто будет спасать наши заблудшие души?

— Не будите — да не будимы будете! — сквозь зевоту пробормотал Тук и снова скрылся в дупле.

Он явно еще не совсем проснулся, раз не послал Вилла по-латыни. Ученость переполняла нашего фриара по самую макушку... Если только он и вправду был фриаром.

Никто из нас не знал, был ли Тук в самом деле монахом или привирал. Так же как никто не знал, учился ли он и впрямь в школах всеобщих искусств в Болонье, Саламанке и Париже.

Этот веселый, цветущий здоровяк пришел однажды в Ноттингем в потрепанной рясе, с тощей котомкой за спиной, поболтался по окрестным деревням, развлекая народ проповедями, чувствительными историями и непристойными песенками, забрел в Шервуд, заночевал в развалинах античного святилища возле брода... И остался там жить. И обитал в своей «сторожке» уже третий месяц, хотя то и дело грозился снова двинуться в дорогу, как и полагалось члену славного ордена епископа Голии.

Никто в Шервуде, а уж я тем более, слыхом не слыхивал про такого епископа, но наверняка этот Голия был неплохим мужиком, раз в его орден вступали парни вроде Тука. По словам Тука, члены его ордена, голиарды, или ваганты, были не просто голью, а голью перекатной и скитались по белу свету, припадая к источникам знаний в университетах всего христианского мира и черпая вдохновение в кабаках разных стран... Было бы очень жаль, если бы наш фриар однажды присоединился к своим странствующим собратьям, уйдя на поиски более веселых мест, чем Шервуд.

Но пока все угрозы Тука покинуть нас оставались всего лишь угрозами, и его гулкое: «Pax vobiscum!» каждый божий день открывало трапезы у подножия Великого Дуба.

«Волчьи головы» приняли бродячего монаха в свой круг так же просто, как приняли меня, — не особо донимая его вопросами и мирясь с привычкой голиарда мешать английские фразы с чужеземной речью. Точно так же аутло мирились с моим незнанием вещей, которые положено знать любому младенцу, или с ехидством Дика Бентли, или с ворчанием Дикона Барсука, или с молчаливой угрюмостью Кеннета Беспалого.

Кроме Барсука, который, по здешним меркам, считался стариком — ему уже перевалило за сорок, — и тридцатилетнего Кеннета, все разбойники Шервуда были веселыми, беспечными и молодыми, и кровь играла в них, словно хмель в дубовых бочках вдовы Хемлок. Под сенью королевского леса иногда вспыхивали ссоры, перепалки и даже драки, короткие и бурные, как весенняя гроза, но это не мешало нам оставаться волками одной стаи. И в то время как за пределами Шервуда вся «веселая Англия» притихла, придавленная чрезвычайным сбором на выкуп короля Ричарда, лесные беглецы осмеливались не только жить себе да поживать, но и жить весело! Многие добропорядочные обитатели Ноттингемшира уже давно забыли, что такое кусок мяса в супе, но «волчьи головы» чуть ли не каждый день ели королевских оленей, запивая их элем за здравие томящегося в плену царственного крестоносца.

Как ни странно, в этой тесной компании староанглийских уголовников я редко чувствовал себя чужим. Наверное, потому, что каждый в шайке лесных стрелков, так или иначе, выпадал из круга.

Беглец из Йоркшира Робин Локсли, «эльфий подкидыш», убивший в ссоре своего отчима; закоренелые браконьеры Кеннет Беспалый и Вилл Скарлет, наплевавшие на норманнские охотничьи законы; упрямец Дикон Барсук, приговоренный к смерти за убийство шерифского мытаря; бешеный рыжеволосый драчун Вилл Статли, проломивший голову королевскому судье; «черная овца» в семье, вор и конокрад Дик Бентли, в голодный год отважившийся на ограбление церкви; красавчик Аллан-э-Дэйл, с трудом избежавший тюрьмы за дерзкую песню, сочиненную про старого барона Роже... Аллан считал себя менестрелем и угощал нас, по меньшей мере, одной свежей песенкой в день. О, эти Аллановы песни! Но лесные стрелки сносили их так же добродушно, как мою более чем посредственную стрельбу из лука, латынь фриара или тягу к безрассудным эскападам Робина Локсли.