— Вот, кормилица, готовь. На всех хватит.
Дальше все было как всегда: Касьян торопливо выпил несколько стаканов вина, ушел на сеновал, прихватив с собой расстегаи с брусникой и медом, а стряпуху боярский сын тут же опрокинул на постель. Когда Варя ушла, Матях немного подкрепился, улегся спать, и только после этого в темную горницу пробралась Алсу: тихонько подъела пироги на столе, выпила сладкого сыта и улеглась под печью на мягкий бухарский ковер.
* * *
Жизнь, вильнув из стороны в сторону, нашла для себя спокойное русло. Андрей вставал с петухами, умывался у колодца, пил квас с холодными пирогами, после чего вешал на покрытую множеством пробоин стену из десятка кольев лисий хвост и начинал стрелять. Касьян, поначалу дававший много советов, теперь просто усаживался неподалеку и молча смотрел, лишь изредка замечая, что, дескать, «кибить неровно стоит» или «рога перекосило». Матях молча менял хват и продолжал охотиться за хвостом, от которого все чаще и чаще летели в стороны шерстяные лохмотья. Если в первый день боярский сын вставал в двадцати шагах от мишени, то на второй выбрал позицию уже в пятидесяти шагах, а на третий — в ста. Старый воин уже не ворчал, что, дескать, на таком расстоянии проще ножом ткнуть, а больше стенал, что бегать за стрелами далеко. Но Андрей невозмутимо стрелял и стрелял, стараясь не обращать внимания на хроническую боль в спине и отбитое тетивой левое запястье. Триста, триста пятьдесят выстрелов до обеда, потом небольшой перекус и — скачка по жнивью и лугам, вдоль ивовых зарослей у канав и ручьев, проверка березняков и густых зарослей у старого кладбища. Длинноухих попадалось, увы, немного, но зато Андрей все тем же кистенем собственноручно подбил двух лисиц, после чего повесил хвосты себе на душегрейку, купленную у Трифона — носиться по улице в одной рубахе стало уже холодновато.
На четвертый день своего отдыха в поместье Матях отмерил от мишени двести шагов, кинул возле намеченного рубежа взятое с кухни полено, выпрямился. Черный бревенчатый прямоугольник казался отсюда столь маленьким, что его можно было закрыть пальцем большой руки. Лисий хвост — просто крохотное яркое пятно.
— Ну что, Касьян, добежишь? — усмехнулся боярский сын, накладывая стрелу на тетиву.
— Это смотря куда, боярин, — уселся холоп на приготовленный чурбачок. — Коли до хвоста, то сбегаю. А коли в белый свет запустишь, то уж извиняй. Искать и не возьмусь.
— Тогда смотри. — Уже привычным движением Андрей натянул лук, расслабил указательный палец. Тетива, вырвавшись из захвата, сильно стукнула его по обмотанному тряпкой запястью, а стрела задрожала в щите на уровне хвоста, но на полметра левее.
— Ладно, — вздохнул Матях, снова готовясь к выстрелу. — Знаю, что не снайпер. Но во всадника на такой дистанции точно попаду.
— В лошадь попадешь, — негромко поправил старый воин и пригладил бороду. — Вот Захар Ильич, что меня, малого, учил, так он стрелой белке в глаз попадал, да еще в прыжке.
— Белка прыгала или Захар? — Матях снова спустил тетиву.
— Не помню, боярин, — рассмеялся холоп. — Давно было.
— Ты мне лучше вот что скажи, — задал Андрей вопрос, который не раз возникал у него на охоте, но потом вылетал из головы. — У меня кистень на деревянной ручке сделан. А у тебя, я смотрю, просто на руке висит. Это почему?
— Дык, батюшка Андрей Ильич, — пожал плечами холоп, — твой кистень, он для боя сделан. С рукоятью его и держать сподручнее, и ударить крепче. А у меня он так, для всех нужд сразу. Я его петельку на запястье-то накину, сам в рукав опущу, он у меня там и лежит родимый, никому в глаза не бросается. А коли приспичит неприятность какая, я рукой махну, он сам тут же и выпрыгивает.
— Ладно придумано, — кивнул Матях.
— А то, — согласился Касьян. — Как гуляешь где, так по виду…
Послышался женский визг, распахнулась створка ворот, со двора выскочила, взметнув свои косички, босая Алсу, метнулась за угол. Следом появилась Варвара с дымящимся половником в руках, огляделась по сторонам, но вместо татарки увидела мужчин и тут же нырнула обратно.
— Это еще что? — опустил лук Андрей. — Ну-ка, пойдем.
Невольница пряталась в малиннике, втиснувшись на корточках в проем между кустами. Боярский сын просто поманил ее пальцем, и девушка тут же вылезла, глядя на него преданными собачьими глазами. По шее и щеке протянулись длинные царапины, под ребрами виднелся свежий кровоподтек.
— Что все это значит? — хмуро поинтересовался Матях.
— Я ничего не делала, господин, — затараторила она, — Я только через кухню прошла. Я все сделала. И воды налила, и сено сменила, еду разнесла. Только прошла. Там теплее. А меня тут же бить стали. Кричать. Еды совсем нету-у…
Невольница заплакала крупными сверкающими слезами.
— Ладно, — кивнул Андрей. — Пошли, заслушаем другую сторону.
Он взял татарку за руку, повел за собой, поднялся на крыльцо, толкнул дверь в сени.
— Развелось тут узкоглазых, басурман проклятых, — донеслась с кухни пламенная речь. — Русскому человеку ступить некуда, чтобы на инородца не наткнуться. Прутся, как мухи на мед. Пашня новая — немцам, пастбище — татарам, храм — жидам. Все сидят на нашей шее, мужиков соблазняют, порчу на них пускают…
— Так-так-так, — покачал головой Матях, пройдя через сени. — Ну, и на ком тут порча? Варвара, ты какого черта невольнице рожу разодрала?
— Ага, что я, не знаю, что татарка эта проклятая, чуть я за дверь, сразу к тебе в постель, на теплое место бежит!
— Это чья постель, твоя, что ли?! — повысил голос боярский сын. — Ты чего это тут раскомандовалась? Мозги давно не чистили? Так я могу и прочистить.
Стряпуха заткнулась, но глаза ее моментально наполнились влагой.
— Ну вот, и тут то же самое, — раздраженно сплюнул хозяин дома, развернулся и хлопнул дверью. — А ты, Алсу, иди ко мне в комнату и не высовывайся, близко к Варваре не подходи, ясно?
Он вышел на крыльцо, подобрал лук и одну за другой выпустил две оставшиеся стрелы в сторону цели. И обе, одна над другой, четко впились в лисий хвост.
За время обеда Варя не произнесла ни слова. Поставила на стол печеночные колбаски — завернутую в тонкую пленку и обжаренную с луком баранью печень, ломтики арбуза в патоке, блинчики с медом, квас, сыто — и ушла, громко хлопнув не только дверью в горницу, но и дверью в дом. Касьян горестно вздохнул:
— Завсегда девки бесятся незнамо с чего. Тут мужику лучше не встревать… — Холоп наткнулся на холодный взгляд боярского сына и заткнулся.
— Вставай, — распорядился Матях. — Поедем зайцев гонять. Самое время брюхо набитое растрясти.
Охота, видимо из-за плохого настроения, не удалась. Всадники вернулись домой в полной темноте, и по неосвещенному окну в доме Андрей понял, что Варю сегодня можно не ждать. Хорошо, если угощение какое оставила. А то ведь от обиды могла и плюнуть на свои обязанности, благо сход поддержит. Тут выяснился еще один неприятный момент: Лукерья с мужем уже спали, огня в печи не имелось, свечи не горели. Впервые за все время пребывания в шестнадцатом веке сержанту приспичило самому развести огонь — но он совершенно не представлял, каким образом это можно сделать.