— Понимаешь, такое чувство, будто они брали власть только для того, чтобы теперь как следует расслабиться!
Зачем-то взял со стола хрустальную пепельницу.
— Призываю их действовать — они кутят! Призываю работать — плетут интриги! Они хотят вечно рассиживаться в холодке и бессмысленно толковать о всякой всячине! Да с винишком! Да с блядьми! А я им мешаю! От меня одни хлопоты!..
Его лицо уже снова пламенело такой ненавистью, что Тарун невольно вообразил, как через мгновение несчастная пепельница вдребезги разлетится о стену.
Амин перевел дыхание и поставил пепельницу на стол. Потом впился взглядом в глаза Таруна.
— Во время его отсутствия я постараюсь максимально укрепить свои позиции. Мне нужны свои люди во главе армии и Царандоя… А ты не должен спускать с него глаз ни в Гаване, ни в Москве! Я чувствую, что он уже хочет моего устранения. Наверняка он будет вести какие-то переговоры насчет этого с советским руководством!
— Да, конечно, — сказал Тарун. — Я сделаю все, что смогу.
И прижал ладони к сердцу.
День танкиста
Тишину нарушал только низкий гул, время от времени доносившийся откуда-то издалека.
На белые стены школьного класса тусклое сияние заоконных фонарей ложилось сиреневыми полосами. Аспидно-черный прямоугольник доски отливал в левом углу неожиданно ярким бликом…
Восемь раскладушек… Справа от каждой поблескивает контур автомата… Ботинки, белые тапочки…
Рассматривать все это было некому. Хоть и одетые, а бойцы крепко спали и даже, скорее всего, не видели снов.
Дверь с треском распахнулась, вывалив целую охапку яркого света, и Голубков с порога крикнул:
— Тревога!
При этом он щелкнул выключателем, окончательно разрушив очарование тихой сонной ночи, и все, как поленья, скатились с раскладушек.
Плетнев спросонья потянулся было к тапочкам.
— Штатное обмундирование!.. — заорал Голубков еще жутче.
Через две минуты выстроились во дворе посольства, замерли, невольно прислушиваясь к отдаленным звукам выстрелов и взрывов.
Князев оглядел строй строгим взглядом.
— Вчера вечером афганская пехотная дивизия подняла мятеж и двинулась на Кабул. В настоящее время ее подразделения блокированы верной правительству бригадой спецназа в пятнадцати километрах от города. Там идет бой. Как будут развиваться события, пока непонятно. Наша задача — обеспечить охрану посольства по усиленному варианту. Скоро подтянется афганская бронетехника. В случае попытки проникновения на территорию посольства враждебных элементов принять все меры по пресечению. Оружие применять только при явном вооруженном нападении. Обо всем докладывать мне немедленно. Связь — по радио. Заместитель — майор Симонов.
— Я! — отозвался Симонов, стоявший на правом фланге.
* * *
Залегли на крыше. Голубков с пулеметом — за центральным бруствером, Раздоров с автоматом — в другой ячейке метрах в трех от него слева, а Плетнев — справа.
Уже рассвело, и обычно в это время было довольно оживленно — проезжали машины и автобусы, по тротуарам шагали пешеходы — поначалу редкие, а потом все гуще. На углу напротив раскидывался небольшой базарчик, и к нему тянулись женщины с кошелками. На пыльном пустыре подростки играли в волейбол через веревку…
Сейчас проспект Дар-уль-Аман был пуст.
Низкий гул и погромыхивание, доносившиеся с востока, то стихали, то возобновлялись с новой силой.
Потом со стороны центра города показались два танка. Это были Т-55 — старые добрые советские танки. За ними бодро катил зеленый грузовик.
Первый танк с грохотом миновал переулок, проехал мимо посольства и свернул в следующий. Там он, уже невидимый, продолжал реветь, дымить и лязгать.
Второй остановился на ближнем перекрестке и стал задумчиво водить дулом пушки. В какой-то момент Плетнев увидел абсолютно круглое жерло ствола, и это означало, что если танк сейчас пальнет, он погибнет от прямого попадания снаряда.
Грузовик встал чуть поодаль. Из кабины выбрался офицер. Из кузова — десятка полтора расхристанных солдат. Лейтенант дал команду, и они неровно построились у борта.
— Вот, бляха-муха, — с непонятным выражением сказал Голубков. — Кажись, помощнички.
Плетнев перебежал от своего гнезда к нему и залег рядом.
Между тем танк снова заревел, пустив целую тучу удушливого сизого дыма, загромыхал, залязгал, содрогнулся, с натугой повернул и двинулся следом за грузовиком. Въехав в переулок, он снова страшно дернулся, затем повернул башню, уперся пушкой в забор, замер в этом положении и заглох.
— Что это они? — удивился Голубков. — С головой не дружат?
— Да уж какая тут дружба, — пробормотал Плетнев.
Из танка выбрался маленький чумазый механик. Он раскрыл моторный отсек и некоторое время смотрел внутрь. Затем стянул шлем и в явном недоумении почесал затылок. После чего спрыгнул на землю и сел у гусеницы.
— Должно, сломался, — заметил Голубков.
Плетнев хмыкнул.
Из кузова грузовика уже летел шанцевый инструмент.
Лейтенант ударил каблуком прокаленную солнцем глину — от сих! Прошагал метров пятнадцать и снова ударил — до сих!
Солдаты лениво разобрали лопаты и принялись рыть окоп вдоль дувала.
Голубков повернул голову и посмотрел на Плетнева.
— Сань, они чего? Почему вдоль? Они куда стрелять будут? В наш забор?
— Это все понарошку, — пояснил Плетнев. — Ты не переживай.
— Во, бляха-муха, — пробормотал он, в состоянии некоторого потрясения возвращаясь к пулеметному прицелу. — Сдурели!
Офицер направился к танку. Механик уже успел задремать и, когда офицер пнул его, вскочил с заполошным видом. Офицер начал требовательно орать. Механик разводил руками, многословно отбрехивался и показывал на танк — видимо, как на пример никуда не годного механизма. А то еще тряс перед носом офицера вытянутым вверх указательным пальцем.
— Это не ишака водить, — рассудительно заметил Голубков. — Шайтан-арба, понимать надо. А что он ему все палец показывает?
— Может, у него снаряд всего один? — предположил Плетнев. — Или он сам один?
Офицер обозлился и принялся с размаху лупить механика по физиономии. Тот некоторое время закрывался и уворачивался, а потом завыл и сел возле гусеницы. Офицер еще пару раз его пнул, после чего потерял к нему всякий интерес.
— Так и есть. В одиночку приехал.
— Кто?
— Да вот этот, чумазый.
— По идее, в экипаже четыре человека, — заметил Голубков. — Командир, стрелок, радист и механик-водитель. Так?