Император открывает глаза - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Колосов cтр.№ 24

Эратосфен окинул внимательным взором длинные шеренги столов, примерно половина которых была занята. Одни ученые изучали пожелтевшие от времени папирусные свитки, доставая их из бесчисленных ниш в стенах, другие марали свежие листы, третьи, позевывая, посматривали по сторонам, пытаясь придумать себе занятие. Меж рядами неслышно бегали два служки, разносившие свежие перья, чернила, папирусы. В дальнем конце залы филолог Гонтий, известный бузотер и скандалист, о чем-то спорил со своим собратом Аполлонием, человеком, напротив, мирным. Гонтий наступал, Аполлоний пятился, тшась спастись от нападок ретивого оппонента. Эратосфен перехватил его умоляющий взгляд и поспешил на помощь – к тому обязывала немалая должность заведующего библиотекой.

Спор был, как и подобает, научный. Гонтий пытался доказать несостоятельность Гомера в вопросах географии, Аполлоний, человек робкий, даже пугливый, не возражал, но и не спешил согласиться, чем приводил оппонента в неистовство. Ценою немалых усилий Эратосфену удалось вызволить бедолагу Аполлония, пообещав его противнику организовать диспут по столь волнующей теме.

Аполлоний бежал прочь, за ним сумел ускользнуть и Эратосфен, накормив сверх меры разгоряченного Гонтия басней про неотложные дела. Еще раз пройдясь между рядами и убедившись, что все в полном порядке, Эратосфен направился к себе.

В отличие от прочих ученых Эратосфен имел собственный кабинет, положенный ему как заведовавшему библиотекой. Он получил эту должность за многие заслуги – труды по истории, филологии, грамматике, астрономии. Ведь это Эратосфен одолел неразрешимое прежде уравнение а: х = х: у = у: в. Он же придумал метод обособления первых чисел из последовательности чисел натуральных.

Теперь Эратосфена занимала иная задача. В бытность прежнего повелителя он был назначен наставником наследника Птолемея, по восшествии на престол объявившего себя Отцелюбом. Эратосфен преподавал царственному юнцу науки. Наследник был неглуп, но ленив и непостоянен во вкусах, отдавая должное разве что филологии.

Но учителя полюбил, чем способствовал возвышению Эратосфена. Киренец вошел в ближний круг царя, пользовался его расположением и доверием. Эвергет, правитель честолюбивый, вынашивавший великие планы, поручил Эратосфену составить описание мира: от Геркулесовых столпов до непокоримых вершин Инда. Объезд земли [20] не привлекал Эратосфена прежде, хотя наш герой и славился разносторонностью интересов. Но просьба сиятельного Эвергета, мужа с извечно скучающим выражением на утомленном лице, не могла не польстить ученику Каллимаха. Эратосфен взялся исполнить поручение – сначала с ленцой, но постепенно увлекшись.

Он не ограничивался традиционным описанием земель, как делали до него Геродот, Гекатей или Дикеарх. Он придерживался системы Евдокса, твердившего о шарообразности Земли, он первым подчинил описание земной поверхности принципам математики, измерив окружность земного шара с ничтожной – в чем убедились потомки – погрешностью, зафиксировав расстояния между странами и городами. Наверно, он не всегда и не во всем был точен и уж тем более прав, ибо, опираясь на мнения многих предшественников, не отличался последовательностью, за что и получил насмешливое прозвище Бета – вечно второй. Но то злословие завистников. Люди ж, симпатизировавшие Эратосфену, величали его за обширность знаний Пентафлом.

И право, никто не сделал для описания земли так много, никто не сумел столь гармонично связать воедино столь разные науки – от математики и астрономии до филологии и истории, объединив их в целое – описание стран, проживающих там людей, обычаев и событий. Недаром название труда Эратосфена – Географика – даст имя науке о земле в самом широком его понятии – о народах и людях, странах и городах, диковинах природы и творениях рук человеческих. Как Геродот открыл современникам и потомкам мир истории – событий произошедших и преходящих, так Эратосфен открыл не менее причудливый мир географии – пространств, отмеченных теми событиями. Но если Геродот остался в памяти поколений Отцом истории, Эратосфен Отцом географии так и не стал, в силу своей непоследовательности и двойственности суждений воспринятый потомками Бетой – вечно вторым, кому было отказано в первенстве завистливыми собратьями по перу.

Впрочем, обо всем этом, должном случиться лишь в будущем, о чем люди имели лишь самое смутное представление, ученый не подозревал. Оставив читальную залу, он прошел в свою комнату, добрую половину которой занимал громадный буковый стол, сплошь заваленный папирусами, как чистыми, так и исписанными. Эратосфен придвинув к столу обитый ворсистой тканью табурет, уселся и взял крайний лист, исписанный не более трети. Прищурив глаза, увы, утратившие былую зоркость, ученый старательно, неторопливо водя пером из тростника, вывел: «Дойдя до Евфрата богоподобный Александр прослышал от одного из своих друзей о забавном происшествии. Ему поведали, что некие слуги его разделились на две партии, главарь одной из них назвался Дарием, а возглавивший вторую – Александром. Обе партии сошлись в поле за шатрами и принялись метать друг в друга комья земли, а потом, осерчав, пустили в ход камни и даже дубины. Узнав об этом…

Негромкий кашель от двери прервал написанное на половине Фразы. Не скрывая неудовольствия, географ повернул голову.

– Я помешал тебе, досточтимый Эратосфен?!

Как будто не видно! – захотелось буркнуть библиотекарю, но он сдержался. Застывший на пороге Аполлоний славился редкой обидчивостью.

– Что ты, мой друг, вовсе нет. Я просто кое-что подправлял. Поэт воспринял этот ответ как приглашение войти и шагнул через порог. Выглядел он взволнованным: волосы всклокочены, Под губой красовалось черное пятно – пиит по рассеянности почесал подбородок прямо пером. Можно представить, как потешались мужи, встречавшие чудака-стихотворца в коридорах Мусейона!

– Я пришел поблагодарить тебя, достойный муж за твою поддержку и спасение от злобных Гонтия речей! – воскликнул Аполлоний, привычно сбиваясь с вольной речи на поэтическую строфу.

– Не стоит добрых слов твоих! Мала услуга! – не растерявшись, в тон Аполлонию воскликнул не чуждый поэтического дара Эратосфен. Раздражение, вызванное незваным визитом, улетучилось. Он по-доброму относился к чудаковатому уроженцу Родоса, считавшемуся даровитым поэтом. – Что добивался от тебя несносный Гонтий?

Аполлоний отмахнулся движением изнеженной, не познавшей физического труда руки.

– Как всегда! Что ждать от грубияна и невежи?! Сей новоявленный зоил, Гомера бич, тревожил имя старца, виня в невежестве, незнании, несовершенстве слога! Кого?! Гомера! – Взор Аполлония пылал негодованием и скорбью – странное сочетание!

В Эратосфене пробудилось подобие интереса.

– И в чем же именно нашему зоилу не по нраву Гомер?

– Он обвинил его в незнании обычаев той отдаленной нам эпохи! – Библиотекарь подумал и пожал плечами. Подобное равнодушие, отмеченное отсутствием праведного гнева, обескуражило поэта. – Как, ты не возмущен?!