Спать и верить. Блокадный роман - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Тургенев cтр.№ 79

Он как раз потому великий, что с ним и после смерти происходят разнообразные происшествия.

— Секунду… — Офицер отвлек Хва-Заде под локоть, от чужих ушей. — А вы не хотите……..?

— ……..? — остолбенел Заде.

— К нему в саркофаг.

— ………!

— Я не настаиваю, — пояснил Офицер. — Просто есть такая возможность. В виде признания заслуг и особой чести. Мне поручено вам о том сообщить.

— А… Я не влезу. Саркофаг на одного предназначен.

— Сверху. На Тимура. Попрать супостата.

— А…

Попрать! Когда самые дерзкие мечты оказываются осуществимыми… Какой-то мудрец говорил, что если Небо хочет наказать — оно исполняет твои заветные желания. Хотя все верно: посягнул такого попрать, соответствуй. Или не посягай.

— Попрррать! — академик вцепился себе в шевелюру.

— Не спешите, подумайте. У нас есть четыре минуты.

— А известно, что будет со мной после… меня вернут в тюрьму, или… Что со мной? Меня освободят или расстреляют?

— Кому-то, возможно, известно. Мне — нет.

Седые виски у Офицера и спокойный взор. Взор, будто и нет взора.

— И никак нельзя узнать? Телефонировать?

— Нельзя.

— Никак?

— Кто же нам скажет, Абракадабр Абракадабрович. Там, может, и сами еще не решили. Ждут, как вы сейчас… распорядитесь.

Ну да, он прав. В Сибирь не хочется. А жить — жить хочется? Непонятно. С такого расстояния и не разобрать.

— А вы что посоветуете? Лечь?

— Такой шанс, думаю, однажды. И вы не вполне молоды… Впрочем, не мне давать советы. Я бы не решился на вашем месте. Шанс у вас, наверное, и в этом мире есть, хотя неизвестно какой. Лично я бы на здешний шанс поставил. Но я — не вы. И по возрасту. И вы же, говорят, сверхгипер.

Прав Офицер, что нездешний шанс однажды. Нет, не прав: не однажды. Менее чем однажды в миллион сто тысяч раз. Как Офицер назвал? Сверхсупергипером?!

Академик тряхнул бородой:

— А я р-решусь!

Офицер молча поклонился.

— Не верите? — вподпрыгнул академик.

— Верю, конечно, Абракадабр Эрмитажевич.

Подземный ход был как новенький, до жути целый, только грязный пылью веков. Выводил в вестибюль Эрмитажного театра, за портьеру, которая легко отодвигалась. Тщательная дверь: от нее, правда, ключа не было, пришлось взломать. Со стороны вестибюля ничего не видно, дверь за портьерой прилегает заподлицо. То, что доктор прописал… товарищу Кирову. Максим, может, в глубине и не хотел его смерти, и надеялся, что ход приведет в никуда, да и вообще — оставить бригаде добытые у Гужевого миллионы, и пусть идут в поле ветра искать. Эти точно не пропадут. Заигрался он, похоже.

Пестовать себе Вареньку, биться за Ленинград, пить умеренно, приближать Победу. Дурака такого уж преувеличенного не валять.

Но тут ведь как: дурака если валять, то в полный рост, умеренного не интересно.

И карта к карте складывалась, как подталкивало: атаковать Кирыча.

Судьбе виднее.

Тетя умерла с широко раззявленным ртом, будто хотела напоследок заглотить мир. Чижик закрывала, не поддается. Вспомнила, что вроде челюсть полотенцем подвязывают, попробовала, но только набок челюсть сковырнула и бросила. Со сдвинутой открытой челюстью Наталья Олеговна и вовсе некрасивая лежала.

Ни жалости, ни облегчения не испытала Чижик. Ни даже подспудного удовлетворения, что впереди у нее целый декабрь с двойными карточками: выгодно для племянницы тетушка померла.

О гробе и речи, понятно, идти не могло, но савана — сочла Чижик — аккуратного тетя, без сомнения, заслужила.

Потянула из-под тети простыню для савана, а там раз — и еда посыпалась. Из-под тети! Хлебная горбушка сухая, какой-то высохший, странно что не сгнивший огурец… три крепкие сухие воблы! Жестяная банка из-под леденцов «Китеж» наполовину с сахаром! Раздавленная в крошку внутри своей бумажки плиточка шоколада! Богатство!

Девчонки, которые как и Чижик с Варей от райкома по квартирам ходили, пока были силы, такие случаи рассказывали, что иногда под покойниками целые состояния находили в виде драгоценностей. Таких даже украшений, что на одно украшение можно жить месяц. Нет, жадничали и дохли! Над златом чахли в прямом значении слов. В голове, значит, воцарилась разруха.

Сахар это фантастика, но первым напервом Чижик вгрызлась в воблу. Твердая пища была совсем редкостью, если вообще какая пища и была, то консистенции жидких каш и пустых супов, и десны тосковали по возможности надавить, пожевать, укусить.

Укусить так хотелось, что Чижик часто дрова грызла, особенно если полено сосновое — еще будто бы смола выступает, почти даже вкусно. Потом правда тошнило, если перегрызешь лишнего, древесина в горло заскакивала, и от смолы тоже тошнит.

А тут прекрасная вкуснейшая вобла, красивейшая из рыб! И с хлебной горбушкой! Что же тетя забыла про рыб, что не утолилась ими у последней черты? Чижик еле остановилась, чтобы после первой воблы сразу не приступить ко второй. Молодец, сдержалась. Воды напилась.

Зашивала долго, потеряв время, вся искололась, шить не умела, а особо неприятно — лицо. Родное-чужое; страшное, с провалом рта, навсегда скрывавшееся под несвежим полотном. Не постирала вот простыню для савана, но теперь — куда же… Не расшивать же тетю.

Потом всласть натопила буржуйку: тетя все экономила, не разрешала долго кочегарить. А теперь тетя зашита — не возразит!

Протянула ладони к маленьким задорным лисичкам огня. Они дразнили, подмигивали, лизались к рукам, руки всасывали тепло, чтобы быстро пробежало, со страшной безвозвратностью тая, по телу, обрываясь на спине. На краю выстуженной пустыни комнаты.

Исполнялось как раз восемь вечера, с которых можно по недавнему указу передвигать по улицам трупов без гробов. Чижик говорила вслух, будто кому-то незримому, что имеет намерение доволочить тетю до кладбища, хотя было понятно, что доволочит Света Наталью Олеговну лишь до покойницкой во дворе. Сейчас бы вот вина помянуть-выпить, а нету.

— У нас там одна такая на службе получила эвакуацию Ладогой, — злобно рассказывала эвакуированная Петрова. — Уж не знаю, как получила, вроде того что заслуженный работник санитарии, а может подмахнула кому. Такая, правда, костлявая, что подмахивать нечем. С двумя, в общем, дитями. Так она одного, или там одну, увезла к машине, а другого в комнате оставила. Нашли потом, а поздно, помер уже, такая система.

— Нет-нет, — воскликнула Варенька. — Какой ужас!

— А чо тебе ужас, — огрызнулась Петрова. — Она еле вообще шаталась, двоих бы до машины не довезла. Там еще ведь еще в машину загрузиться бой, говорят, смертный. Так одного хоть спасла, а так бы ноль. Надо уметь жертвовать!