Третий проект. Точка перехода - читать онлайн книгу. Автор: Максим Калашников, Сергей Кугушев cтр.№ 105

Это были годы, когда полностью сформировалась и начала действовать Закрытая сеть западной цивилизации. Она взаимодействовала и одновременно противоборствовала с «голем сапиенс», с Сообществом Тени. Одним из результатов этих взаимодействия и борьбы стало появление на рубеже 1960-70-х годов целого букета разработок технотронной эры. По мнению ныне здравствующего и процветающего Збигнева Бжезинского (одного из могильщиков Советского Союза), именно тогда родились две теории: нового индустриального общества и конвергенции капитализма и социализма. В конечном счете, они определили идеологическую победу Запада.

Именно тогда, в 1973 году, вышла книга, которой предстояло сыграть уникальную роль в истории современного мира. Речь идет о работе Даниэля Белла «Грядущее постиндустриальное общество». В ней он пытался доказать, что и капиталистический, и социалистический мир, в сущности, развиваются по одному и тому же сценарию. Более того, их отличия второстепенны, а основа — едина, и базируется на логике развития техники и технологий, организации производства и труда, формах и методах применяемых систем управления.

Белл ввел в оборот само слово «постиндустриализм». Этим термином обычно называют современный нам мир. Его произносят с экранов телевизоров самые популярные ведущие. О постиндустриализме рассуждают политики и экономисты. Оно превратилось в штамп, далеко уйдя от своей первоначальной роли: показать общее у двух противоборствующих систем (социализма и капитализма). В семидесятые при помощи концепции «постиндустриализма» термином «постиндустриализм» пытались обеспечить сначала примирение советской и западной систем, а затем их слияние, по возможности — бесконфликтное.

Как часто бывает, Белл, сам того не подозревая, точно указал важнейшую черту современного мира. Мир, который определяется не будущим, а прошлым.

Нынешний постиндустриализм — мир, существующий как бы после смерти. Как ходячий покойник, зомби. Индустриализм уже закончился, должен был уйти с исторической арены. И, тем не менее, он существует, приобретая причудливые, искаженные и страшные формы, присущие всему, что не может упокоиться.

Конечно, Белл вкладывал в это слово совсем другой смысл. Его постиндустриализм был светел, оптимистичен и функционален. Однако действительность оказалась иной.

Как отличить постиндустриализм от индустриального общества? Ключевой признак тут — изменение факторов производства.

Как пишет один из наиболее маститых исследователей постиндустриального общества Владимир Иноземцев,

«…социум, который обычно называют постиндустриальным, формируется там и тогда, где и когда прогресс общества перестает быть связанным с эпизодическими достижениями в экспериментальной науке и базируется на развитии теоретического знания. В условиях, когда информация и знания становятся непосредственной производительной силой, возникают монопольные ресурсы, характеризующиеся абсолютно новыми качествами, с которыми никогда ранее не сталкивалось общественное производство…» («Мегатренды мирового развития» — Москва, «Академия», 2000 г., с.30).

Другой выдающийся теоретик постиндустриального общества, один из крупнейших современных американских обществоведов Питер Друкер, отмечает:

«То обстоятельство, что знание стало главным, а не просто одним из ведущих ресурсов, и превратило наше общество в посткапиталистическое. Данное обстоятельство изменяет структуру общества, и при этом — коренным образом. Оно создает новые движущие силы социального и экономического развития. Оно влечет за собой новые процессы в политической сфере…» («Новая постиндустриальная волна на Западе» — Москва, «Академия», 1999 г.)

Если верить таким мыслителям, то постиндустриальный порядок — это мир, где «быть умным» означает «быть богатым», где главные деньги делаются на изобретениях и открытиях, на их внедрении в производство. Якобы это — мир, где знания приносят победу в конкурентной борьбе. В этом мире, как нас стараются уверить, наука и техника диктуют динамику пропорций и направленность изменений всех сторон социально-политической, экономической и личной жизни отдельных людей и целых народов.

Надо сказать, что на первый взгляд дело обстоит именно так, как считают господа аналитики. И их умозаключения подтверждаются самым чудесным образом. Как пишет В.Иноземцев в книге «Мегатренды мирового развития», период бурного экономического роста 1990-х годов, который стал самым долгим периодом экспансии американской экономики — это всего лишь первый отрезок совершенной новой истории человечества. Дескать, в этой новой истории западные страны развиваются как уже вполне созревшие постиндустриальные социально-экономические системы.

И вправду, в 1990 году расходы на приобретение информации и информационных технологий составили в США 112 миллиардов долларов, превысив затраты на приобретение производственных технологий и основных производственных фондов (107 млрд. долларов). С тех пор разрыв между ними рос в среднем на 25 миллиардов долларов в год, достигнув в наши дни цифры почти трехсот миллиардов. Еще в 1995 году в здравоохранении, научных исследованиях, в сфере образования и производстве научно-технической продукции, а также в области программного обеспечения производилось почти 43% внутреннего валового продукта Америки. (Сегодня, говорят, уже две трети). Около 28% внешнеэкономических поступлений США представлены платежами за пользование американскими технологиями или прибылью, созданной с их применением. Доходы от экспорта технологий и патентов превышают в Соединенных Штатах затраты на приобретение того же самого за рубежом более, чем в четыре раза.

Иноземцев пишет, что в последние годы интеллектуальная элита стремительно становится новым господствующим классом постиндустриального общества. Лишь каждый пятнадцатый из тех, кто составляет один процент наиболее богатых американцев, получают свои доходы в качестве прибыли на вложенный капитал, тогда как более половины представителей этой группы работают на административных постах в крупных компаниях. Почти треть богачей в США представлены практикующими юристами и врачами. А оставшаяся часть состоит из людей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей. Четверо из каждых пяти живущих сегодня в США миллионеров не преумножили богатства, унаследованные ими от отцов и дедов, а заработали свое состояние практически с нуля. То есть, наступило время дерзновенных выскочек, пора неограниченных возможностей для прорыва в элиту.

Казалось бы, сбылось гениальное предвидение старика Маркса, почитаемого во всем мире и ныне третируемого в нашей стране — пророчество о превращении науки в важнейшую производительную силу. Свершилось его предсказание о коренном изменении общества под воздействием эпохального преобразования факторов производства.

Но все не так просто. Сегодня радужные картины постиндустриализма, прельщавшие западных интеллектуалов и их единомышленников в России, рассыпаются, сменяясь унылой серостью.

В те же 1990-е и 2000-е годы теоретическую науку поразил глубочайший структурный кризис. Он имеет много сторон и граней. Все чаще разгораются дискуссии о грядущем конце науки, о исчерпании ее возможного воздействия на развитие техники. Все больше говорят о невозможности двигаться дальше в познании мироздания. Серьезные и все время возрастающие сложности испытывает финансирование фундаментальных научных исследований. Прежде всего — в физике, химии и космологии. В отличие от времен противоборства СССР и США, людей сегодня больше не интересуют тайны космоса и атома. Им жалко тратить доллары и юани, йены и рубли на получение ответов на загадки строения метагалактики и структуры вакуума. Фактически оказались свернутыми все наиболее амбициозные проекты в сфере науки, начатые в 70-80-е годы. Последние десять лет важнейшие научные исследования замораживают и останавливают. А кое-где — на обломках СССР и бывшего социалистического блока — наблюдается полный упадок фундаментальной науки и связанных с нею исследовательских программ.