Крещение огнем. Звезда пленительного риска - читать онлайн книгу. Автор: Максим Калашников cтр.№ 123

Кандидатскую работу Сергей защитил на ученом совете ЦКТИ, руководство которого сразу пригласило его на работу. Сергей, кстати, едва выкроил время для интервью: он должен был провести совещание по результатам исследования аварии на Смоленской АЭС, где на одной из турбин полетели лопатки, и тут же ехать в командировку на другую аварию. Из-за такой гонки в ЦКТИ не остается времени на научную деятельность, пожаловался Сергей, но он верит, что со временем в институт вернутся НИОКР.

35-летний Павел Кузнецов, заместитель генерального директора по научной работе по нанотехнологиям ФГУП ЦНИИ КМ «Прометей», родом из Москвы. Он окончил факультет технической физики Московского инженерно-физического института по специальности «Ядерные энергетические установки». Потом поступил в аспирантуру росатомовского Института неорганических материалов им. А.А. Бочвара, разрабатывая материалы высокотемпературной сверхпроводимости. Затем женился и в 2000 году переехал в Петербург. Выбирая между двумя питерскими институтами для продолжения научной карьеры, он остановился на более сильном материаловедческом «Прометее». И не прогадал. Он быстро становится ведущим инженером, а потом и начальником сектора магнитных материалов отдела современных функциональных материалов института. Год назад его назначили заместителем гендиректора по научной работе по нанотехнологиям, и сейчас он создает нанотехнологический научно-технический центр.

В 2005 году Павел Кузнецов защитил в ЦНИИ КМ «Прометей» диссертацию «Создание эффективных систем электромагнитной защиты на основе магнитно-мягких аморфных и нанокристаллических сплавов Co и Fe». В рекомендации об использовании результатов его диссертационной работы сказано так: «Целесообразно применение разработанных материалов в судостроении, авиастроении, космической технике, прецезионном приборостроении, прежде всего для защиты навигационных и приборных комплексов, систем связи и для борьбы с террористической деятельностью».

Всплеск исследований по аморфным, магнитоаморфным и нанокристаллическим магнитно-мягким материалам наблюдался в 1980-е годы. Но такие материалы научились производить в промышленных масштабах сравнительно недавно. Использование приставки нано– применительно к этим сплавам, рассказывает Кузнецов, – не дань моде. Такие материалы получают с помощью так называемой технологии спиннингования, когда расплав на основе железа и кобальта пропускается через прорезь и выливается плоской струей на быстро вращающийся диск, при этом скорость охлаждения колоссальная – 105–106° в секунду. При таких скоростях в стремительно охлаждающемся сплаве не успевают даже начаться процессы кристаллизации. Так получают, по сути, аморфный металл, в том числе и со свойствами материалов «стелз-технологий» (то есть технологий создания предметов, невидимых для радаров. – М.К.).

Павел Кузнецов собирается применить магнитно-мягкие сплавы для реконструкции 499 питерских силовых подстанциий, встроенных в жилые дома. Все говорят о наших материалах: «А, это технология «стелз»!» Ну да, и стелз тоже. Действительно, это материалы, не отражающие электромагнитное излучение, а, наоборот, поглощающие его. Но из этих же магнитно-мягких материалов можно изготовить магнитные экраны для экранирования полей в диапазоне частот 50–10 000 Гц на основе лент аморфных сплавов с гораздо большей эффективностью экранирования по сравнению с традиционными электромагнитными отражателями. Конечно, диапазон их применения широк, но для начала можно было бы начать использовать разработанный нами материал, говорит Кузнецов, например, для изолирования квартир жильцов от вредного электромагнитного излучения подстанций, раз нет технической возможности эти подстанции вынести из жилых домов.

Директор Института теоретической и экспериментальной физики Борис Шарков не колеблясь рекомендовал нам своих сотрудников Владимира Шевченко и Федора Губарева для проекта «Золотые мозги России». Оба 1973 года рождения. Оба старшие научные сотрудники ИТЭФ, кандидаты физико-математических наук. Основные работы посвящены различным аспектам квантовой хромодинамики, в частности явлению казимировского скейлинга. В настоящее время заняты физикой редких распадов В-мезонов, в том числе радиационных распадов, интересных для программы эксперимента LHC в ЦЕРНе, с которым активно сотрудничают. Оба входят в число лидеров в индексе цитируемости.

Владимир Шевченко в 1996 году окончил МИФИ. Работал в Утрехтском университете. Лауреат Государственной премии для молодых ученых за выдающиеся работы в области науки и техники 2003 года. С 2004-го преподает на кафедре «Физика элементарных частиц» в МФТИ.

Федор Губарев в 1996 году окончил МФТИ. Работал в Физическом институте имени Макса Планка (Мюнхен, Германия) и в университете города Каназава (Япония). Получатель персонального гранта президента Российской Федерации в 2005–2006 гг.

Нашу беседу мы начали с вопроса, почему они пошли в науку в то время, когда многие из нее уходили.

Владимир Шевченко: Большинство из тех, с кем я оканчивал институт, не работают в науке. Даже те, кто уехал на Запад и окончил там аспирантуру. Они занимаются бизнесом, IT, кто чем. Мне наука нравилась всегда. Дело еще, наверное, в ощущении перспектив, которые открываются сейчас перед физикой. Если бы меня спросили, что было самым главным в физике за последние десять лет, то я бы ответил: понимание, что видимая часть мира составляет по массе и энергии всего пять процентов того, что есть в мире. А про остальные девяносто пять не известно, что это такое. Отсюда масса проблем, которые предстоит решить. Поэтому я совершенно не согласен с теми, кто говорит, что физика как наука пребывает в кризисе. На повестке дня в физике высоких энергий, как и в физике конденсированного состояния, стоит множество интереснейших задач. Найдет ли Россия себе место при их решении, это другой вопрос.

Федор Губарев: Какие источники заработка существуют сейчас в нашей области помимо грантов? Их два. Первый – это работа на Западе либо участие в совместных с Западом коллаборациях. И кстати, мы сами после института по два года работали за границей, я – в Германии, Владимир – в Нидерландах. Второй – это решение прикладных задач или преподавание. А базовая ставка старшего научного сотрудника – то, что должно было бы быть основным источником нашего заработка, – составляет две с половиной тысячи рублей. То есть можно сказать, что основные источники нашего заработка сегодня не связаны с наукой в России.

В. Ш.: Нормальная демографическая структура научного сообщества – это пирамида. А сейчас есть молодые до 30 и есть люди, которым за 65, а то и за 75. Между ними – от 35 до 50 – провал. Пока еще очень многое держится на старшем поколении. Но когда этот старший слой уйдет, я не знаю, что будет. Хотя у нас очень часто молодой человек зарабатывает больше, чем его начальник. Руководство института понимает, что семидесятилетнему профессору, который имеет жилье, пенсию, у которого дети выросли, можно платить по минимуму, и он будет продолжать работать, а если тридцатилетнему сотруднику не платить более или менее достойно, то он уйдет.

Ф. Г.: Я пришел в ИТЭФ еще студентом в 1993 году, и за семь лет в нашей лаборатории не осталось ни одного студента. Они защищали диплом и уходили. Впрочем, сейчас есть три сильных молодых человека. Держимся за них изо всех сил. Если их не будет, то можно закрываться. Но все же деньги не главное. Если бы мы могли поставить перед всеми молодыми специалистами задачи, которые зажгли бы их, то деньги уже не играли бы такой роли. Мы в нашей лаборатории можем поставить такие задачи. Потому что мы – теоретики. Надо понимать, что мы наряду с математиками – самые «дешевые» ученые, у нас нет огромных расходов на оборудование и материалы, как у наших коллег-экспериментаторов. И поэтому неудивительно, что все основные экспериментальные программы, которые осуществляются в институте, проходят в рамках международного сотрудничества с научными центрами Европы, США и Японии, где мы занимаем вполне серьезные позиции. Например, один из сотрудников нашего института, Андрей Голутвин, был недавно избран руководителем эксперимента LHC в ЦЕРНе, который объединяет почти 900 человек из 50 институтов, представляющих 17 стран. Это большой успех.