За Русь святую! - читать онлайн книгу. Автор: Николай Андреев cтр.№ 35

— Господи, если и не хочешь мне помогать — так хотя бы не мешай. — Кирилл отважился помолиться богу, чего, как ни силился он вспомнить, раньше никогда не делал. Советская закалка, чего уж тут…

Сизов-Романов в последний раз перечитал составленные им бумаги, которые должны были переменить ход вещей в предстоящую неделю. Спросите, как бумага может изменить историю? Кирилл при этой мысли осклабился и, вздохнув, прилег на диван, даже не сняв мундира. Сейчас — спать. А потом не будет времени даже на то, чтобы надеть одежду нормально…

Александр Иванович Гучков и «толстяк» Родзянко спорили по поводу предстоящих событий. О небольших волнениях им было известно, к этому все и шло, но председатель Думы боялся, что бунт может превратиться в целое восстание, а то и в революцию.

— Я вас уверяю, все будет хорошо. За неделю вряд ли произойдет нечто экстраординарное, а в случае чего мы просто не допустим разрастания волнений во что-то большее. В столице у Протопопова достаточно сил, чтобы не допустить настоящей революции. Зато мы получим шанс надавить на царя и передать Кириллу Владимировичу диктаторские полномочия или хотя бы назначить новое правительство. А затем можно будет и убедить Николая в том, что сложившаяся обстановка требует его отречения. Наши друзья в Ставке и на фронтах готовы оказать посильную помощь в положительном решении императора. Жаль только, что адмирала Колчака нельзя убедить. Подступались, но… там — глухой омут, — вздохнул Александр Иванович…

Наступило утро двадцать третьего февраля. Как потом скажет Шегловитов, председатель Государственного Совета, на одном полюсе собрались «паралитики власти», а на другом — «эпилептики революции». А посередине был весь русский народ…

Метелей и морозов, в отличие от прошлых дней, не было. Припекало солнышко, солнечные зайчики игрались на глади Невы и на мостовых, наводненных гуляющей публикой (то есть в большей части бездельниками) и рабочими, высыпавшими на демонстрацию под плакатами «Даешь хлеб!» (то есть теми, кто работать не хотел, найдя прекрасный для того повод).

— Эй, люди, да до чего ж страна дошла! До чего народ довели? Еды нету, хлеба нету, сахара нету, денег нету! Айда с нами! Айда требовать хлеб! Айда требовать отдых и деньги! — слышались крики агитаторов, несших плакаты и транспаранты.

К ним потихоньку присоединялись простые прохожие. Мелькали подростки, лихо сдвигавшие набок тужурки и кепки, некоторые особенно разбитного и бешеного вида люди. Кто-то из них кинул расшатавшийся камень из мостовой — прямо в витрину продуктового магазина. Еще не осели на земли осколки, как в лавку хлынул народ, хватавший еду. А булки и буханки падали на землю, втаптывались в снег и грязь. Кто-то из прохожих, вовремя спрятавшийся в переулке, подумал, что эти-то «бунтарики» точно не голодные: голодный еду портить не станет, не станет мешать хлеб со снегом.

— Долой буржуев, долой правительство, долой войну, долой! — уже кричали в толпе, хлынувшей по Пороховому шоссе, Императорскому проспекту и многим другим улицам из окраин к центру. А толпы все ширились и ширились, вбирая в себя хулиганье, праздных студентов и многих рабочих.

Кое-где затевались митинги. Какой-нибудь возомнивший себя великим оратором человек вещал слушавшим о том, что дальше так жить нельзя, что правительство ничего не хочет и не может сделать, что царь молчит, что есть нечего. Иногда таких вот краснобаев брала под руки полиция, но тогда толпа просто уходила на другие места, и там все начиналось по новой…

— Ну что, Александр Иванович, пора бы и начинать трубить в Иерихонскую трубу, — заметил между делом Родзянко, получая вести о положении в разных концах города. Вот оно, то, что и требовалось: волнения, которые показывают, что нынешнее правительство не в состоянии утихомирить народ и дать ему то, что он требует.

— На ваше усмотрение. — Гучков меланхолично просматривал газеты. Все шло так, как и было задумано. День, от силы — два, волнение спадет, и можно будет начать давить на правительство. Все шло как по маслу…

Николай читал телеграммы Родзянко и Шульгина, которые в один голос кричали о том, что в столице неспокойно.

— Какие же все-таки они неуравновешенные, им везде видится революция. Ждали так долго, и удивляются, что она никак не придет. — Царь брался за доклады Протопопова, уверявшего, что все спокойно и что все под контролем, да и остальные твердили о «здоровой» обстановке в Петрограде и редких выступлениях, главным требованием которых было дать хлеба. Николай не понимал, откуда такие проблемы, если муки и продуктов хватит на две-три недели вперед да и вагоны с юга идут с новыми запасами.

Кирилл Владимирович переговорил по телефону со Львовым и Милюковым, заверил их, что в любой момент готов поехать в Ставку, просить Николая вместе с другими предоставить ему полномочия по наведению порядка. И, едва положив трубку, засел за карту Петрограда. Он по памяти пытался восстановить все очаги будущего сопротивления и революции. В принципе, любой здравомыслящий военный смог бы враз разогнать бунтовщиков. Однако, к сожалению, здравомыслящих в верхах в Петрограде просто не осталось…

Сизов закончил работать над бумагами, отложил в сторону карты города, смежил веки и глубоко-глубоко вздохнул.

Утром толпы снова вышли на улицу, уверенные в своей безнаказанности, попробовавшие пряного вкуса анархии и погромов…

— Прочь с дороги! — выкрикнул седовласый водитель трамвая, высунувшись из окошка. Прямо на рельсах собралась кучка петроградцев, с камнями и палками в руках. — Зашибу!

Но люди не слушали, пришлось остановить машину. Пассажиры, не понимая, что происходит, прильнули к окнам. Трамвай начал качаться. А через мгновение пассажиры уже бросились на выход: толпа вот-вот должна была опрокинуть трамвай. Некоторые особо ретивые даже кидали камни вслед спасавшимся пассажирам…

— Бей дармоедов! — Треск стеклянных витрин. Громили магазины и лавки. Продавцы торопились спастись в безопасном месте, пока зверевшая по минутам толпа выворачивала и корежила их заведения. Нескольким не повезло, и их избили, не удовлетворившись грабежом.

— Не стрелять. Запрещено применять оружие! Не стрелять! — надрывался начальник патруля городовых.

Умудренный опытом разгона демонстраций еще пятого года, он любил повторять: «Да, вот это было время! Содом творился в стране, да только люди с головой на верхах сидели. А нонче ж…» Иван Сидорин, тот самый городовой, и сам был рад пальнуть для острастки в хулиганье, да только нельзя было.

Сидорин огляделся. С ним было четырнадцать человек — и это против более чем двух сотен. Они пытались оцепить один из переулков у Невского, да куда там!

— Эх, пугнуть бы этих бандюков! Как же их охолонить-то иначе? — в сердцах бросил Сидорин.

Он увидел, что в толпе началось какое-то брожение, и внезапно из гущи людей полетели куски льда, доски, булыжники. Петьке, только-только поступившему на службу, задело правый висок льдиной, кровь замарала мундир и начала капать на снег.