Боевые паруса. На абордаж! - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Коваленко cтр.№ 36

— Нет. Я поступлю проще. Ты — поэт, говорун, фехтовальщик. Еще и светловолос ко всему…

— Вот про волосы я не согласен. Фламандец назовет меня брюнетом.

— Что мне до мятежников и еретиков? Мы живем в Андалусии. А здесь любые волосы, что белее сажи — и не седые — почитаются светлыми и весьма привлекательными. В общем, я желаю, чтобы ты вскружил голову моей жене. И сделал ей несколько намеков насчет прелестей измены. А потом рассказал мне, согласится она или нет. Собственно, этот разговор я собираюсь подслушать.

Диего откинулся на спинку стула. Рука погладила солнечный блик, словно ручную зверушку. Губы искривились в лукавой улыбке. Согласен? Склонился вперед с самым заговорщическим видом… Но звякнул в ножнах восьмерной медяк, алькальд поправил меч — а когда вновь обернулся, в заведении словно темней стало. Губы сжаты в щель, сквозь них только и протолкнется, что короткое:

— Нет.

— Но почему?

— Меня спрашивает человек, собирающийся основать род? Меня, астурийца? Не будь ты мне другом, я б тебя вызвал — за одну мысль, что я могу согласиться на предложение настолько гнусное.

— Ну, нет, так нет…

Гаспару жаль, что шутка пришлась не по нраву. Он переводит разговор на иную тему, повеселей. Диего мрачен, но со временем его недовольство истаивает, и к концу позднего завтрака оба смеются, как ни в чем не бывало.

Ана лежит на кровати. Красное, король в окошко не подсмотрит, домашнее платье без обручей, непокрытая голова. Но на ногах — высокие чапины.

— Устраивайся.

Руфина себя упрашивать не заставила. Села на краешек.

— Колыбельку мы все-таки сделали отдельную, — сообщила Ана. — Я очень боюсь заспать маленького.

Руфина поднимает бровь.

— Мне этого пока не понять. Что ты так смотришь?

А как смотреть? Если только что поняла, что подруга, которая, пусть и младше на год, всегда казалась старше на десять — осталась ребенком. Умненькая, образованная, воспитанная. Но все равно — дитя. Вот и теперь. Нашла о чем беседовать!

— Такое впечатление, что ты живешь в кровати.

— Когда я дома — да! Во-первых, так и пристало, во-вторых, я все еще быстро устаю, а в-третьих, должна же я отваляться на перине за проведенное на соломенных тюфяках детство!

Руфина подняла бровь. Ана заметила.

— Ой, извини. Я не подумала, что ты и теперь так спишь. А почему? Твоя семья не бедная. Уж на перину бы хватило.

— Я клопов не люблю.

— А шелковые простыни на что?

— Я их и дохлых не люблю… А солому можно менять, и дешево.

— Солома — это блохи.

— А шелковые простыни на что? — вернула Руфина.

Так разговор и крутится вокруг бытовых мелочей.

Что такого? Руфине нравится прежняя жизнь, Ане — новая. Верней, нравится, но не совсем. Слово за слово, и вылетает откровение.

— Я люблю. И — не мужа.

— Стой, об этом вообще можно говорить?

— Конечно, можно! Я, вообще, начинаю верить, что ОН обо всем подумал заранее.

Ана не выдержала, вскочила. Кровать облегченно скрипнула. Руфина отметила, что подруженька-то с девических времен потяжелела. Не весь вес ушел вместе с новорожденным.

— Заметила, где наша спальня? В самом-самом конце здания! Чтоб никто не беспокоил, проходя мимо. Ни меня, ни мужа, ни ребенка. Следующая комната — моей камеристки. Кабинет мужа и комната дворецкого — точно с другой стороны! Чтобы им, опять-таки, не мешали работать!

— Так ведь разумно… — неуверенно протянула Руфина. — Или что-то не так?

— Все так! — решительный взмах руки. — Все так, и даже больше: это так удобно для секретов! Сейчас моя камеристка с твоей сопровождающей пьют шоколад — без шума, хотя бы небольшого, не пройти. Я могу, если захочу, пошептаться с подругой о чем угодно. Вот мне и начинает казаться, что ОН обо всем позаботился. Знать это — так слааадко!

— Ты хочешь сказать, что муж хочет, чтобы ты ему рога наставила? Потому так дом устроил?

— Нет. Не муж. Да Гаспар за измену голову оторвет и засунет… ты девица, тебе такое рано знать! Но, помнишь, я тебе рассказывала? Кто моему насоветовал так дом обустроить?

— Диего де Эспиноса? — Руфина помотала головой, словно стряхивающий воду пес. — Но ведь он имел в виду совсем не это, а покой. В конце концов, Ана, я дала бы тот же самый совет! Погоди… Ты хочешь сказать… Ты в него…

— Да. Эй, милая, ты чего?

Руфина принялась хохотать.

— Да ничего… Я думала, ты серьезно. А ты шутки пошучиваешь. Ох! Чуть не задохнулась. Нельзя так подруг смешить, нельзя. Они, подруги, и задохнуться могут…

Тут Руфина напоролась на взгляд подруги и осеклась.

— Неужели всерьез?

— Да, — поджатые губы. — И я не вижу тут ничего смешного.

— А я вижу. Влюбиться в Диего де Эспиносу… Надо же! Ну ладно, не гляди так. Всерьез так всерьез. Тогда скажи, зачем тебе понадобилось — влюбляться?

— Как зачем?

— А так. Влюбляются те, кто хочет влюбиться.

— Это как?

Глазами — хлоп. Хорошо, рот не открыла. Почти прежняя, незамужняя Ана, которую так часто удавалось озадачить безобидной мелочью. Теперь она повзрослела, мелочи пошли опасные. Не поумнела, вот беда!

— А так. Любят обычно — человека. Если угодно, душу. На худой конец — тело, ну и то, что от души видят. Что ты видела в Диего? Ничего!

— Как ничего? — снова Ане удивляться. — Мы с ним часто видимся. В Академии!

Руфина пожала плечами. Разумеется, в Академии сеньору Нуньес видеть рады всегда. Ученому обществу гораздо ценней меценат, чем еще одна poetisa. Пусть и не бедная — делить приходится не только деньги, но и лавры. От Аны же никакого ущерба, кроме пользы, — прибывает в неизменно пышной процессии, в носилках. Позади строй из служанок с подушками в руках. Часть — подстелить госпоже, часть — чтоб самим на колени бухаться, если ей вдруг что-нибудь понадобится.

Устроится в проходе между креслами, специально для дам и оставленном, нарядная, в парадной прическе, в самой грациозной позе, какую только измыслить можно. Источник вдохновения, никак иначе. Злых слов не говорит, зато много и внимательно слушает. Деньги, правда, раздает только через сеньора Пачеко. Мол, кто разглядел Веласкеса, и впредь сумеет вознаградить достойных, и вовсе не только художников. Был бы жив Гонгора, поди-ка, писал бы меньше писем к покровителям с просьбой помочь с земной пищей человеку, пытающемуся прожить в Мадриде на скромное жалованье королевского капеллана, да еще и не выплачиваемое по полгода. Вместо слезниц же издал бы лишнюю книгу стихов.

Впрочем, Испания талантами пока не оскудела. Тот же Эспиноса приладился посещать Академию между патрулями и чтением лекций по астрономии. Выберет кресло спереди, чтоб все видели, как он дремлет под чужие стихи. Своих не читает, а если случаем проснется — норовит перебежать к ученым, обсудить новый телескоп Гаскойна или весточки о работах Пикара, просочившиеся мимо охваченных кровавыми схватками пиренейских долин.