Стальной дрозд - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Русанов cтр.№ 54

– Левый фланг, полегче! – Антоло глянул озабоченно – не замкнуть бы кольцо. В «Записках Альберигго» указывалось предельно ясно: «Окруженный противник бьется с отчаяньем обреченного. Дай ему путь к отступлению, и тогда все силы вражеских воинов уйдут на поиск спасения. Не многие захотят умереть героями, когда есть возможность спасти свою жизнь. А уничтожить его можно позже. Например, когда убегающее войско растянется и повернется спиной, когда сломается строй и каждый будет биться сам за себя».

Щитоносцы слева замедлили шаг, а потом и вовсе остановились, поставив щиты на землю. Кондотьер вприпрыжку побежал туда, сзывая своих людей. Немножко пострелять по бегущим для усиления паники не помешает. Опять же, следует усилить этот фланг, чтобы избежать случайного охвата с выходом противника в тыл.

А кентавры уже скакали обратно, умело подгоняя и направляя толпу. Так опытный гуртовщик руководит движением стада.

«Кажется, удалось… Как задумывал, так и вышло», – подумал Антоло, снимая шлем и вытирая рукавом пот со лба. Теперь он понимал, что волнение рядового воина, орудующего мечом или копьем в гуще схватки, ничто по сравнению с волнением полководца, отвечающего за успех всего войска в целом.

К вечеру Альдрена прорвала рукотворный затор, и победители смогли вернуться домой через брод. Убитых разбойников без всяких сомнений и сожалений сбрасывали в реку. Раненых сгоняли в пустую овчарню на окраине Да-Вильи. Вернулись кентавры, преследовавшие бегущих мародеров несколько миль.

Горожане, высыпавшие на улицы, встречали пехотинцев и «конелюдей» криками «Слава!» и букетиками подснежников. Солдаты подхватывали цветы и засовывали их за пластины нагрудников. Кентавры такого обычая не понимали, но все равно улыбались и потрясали в ответ копьями.

Антоло, несмотря на усталость, едва не летел. За ремешком его перевязи торчал маленький букетик, который сунула ему в руки обладательница двух русых косичек и огромных глаз.

– Слава! Слава победителям!

В ответ бывший студент махал рукой, смущенно улыбаясь:

– Слава Антоло! Слава великому полководцу!

А вот это что-то новенькое. Молодой человек нахмурился. Надо будет завтра поговорить с отцом и со всеми членами магистрата, чтобы растолковали народу – ни к чему эти славословия. Перед другими воинами, более опытными и умелыми, стыдно. Какой из него полководец? Так, применил на деле советы, вычитанные в старинной книге.

Но его наповал добил Стоячий Камень, наклонившийся с высоты своего роста к человеческому уху.

– У тебя разум старейшины и удача вождя, – пророкотал он вроде бы и тихо, но его голос услышали все окружающие люди. – Я горжусь, что сражался под твоим командованием.

А Фальо толкнул локтем в бок и молча подмигнул. Вот всегда у этих каматийцев не как у людей, мог бы и сказать что-нибудь!

Над Клепсидральной площадью прокатился гул колокола.

Пять ударов. Полдень.

Одернув простой, не украшенный ни вышивкой, ни заклепками, темно-зеленый кафтан, Берельм шагнул на лестницу. Один шаг, второй, третий… На четвертой ступени задралось сукно. Шестая скрипит. Последняя, девятая отстоит от восьмой слишком далеко – видно, плотник, сооружавший помост, поленился и решил не прибивать десятую, а обойтись тем, что получилось.

Вот и верхняя площадка, празднично убранная, застланная алым сукном, отделана по краю золотистой тесьмой – цвета Сасандры, цвета, с недавнего времени вновь почитаемые в Аксамале. Сколько раз он поднимался сюда, надев маску мэтра Дольбрайна, гения мысли и главы правительства.

Радостные крики толпы, собравшейся на площади, заставили привычно взмахнуть руками над головой. Да, я вас тоже люблю, говорил этот жест, я тоже рад вам. Потом он прижал ладони к груди и низко, в пояс, поклонился. Толпа взорвалась ликующими возгласами. Аксамалианцы любили, когда власть предержащие оказывают им знаки внимания. Ну прям как разборчивая девица на выданье. Кому угодно любовь не подарят.

Берельм подошел к одному из установленных на возвышении кресел с высокой спинкой и уселся. Искусно вырезанный сокол-сапсан, сжимающий в лапах два топорика, оказался над его головой. Решением общего собрания «младоаксамалианцев» с птицы, символизирующей Сасандру, сняли императорскую корону, но герб посчитали необходимым сохранить. С недавнего времени тоска по Империи становилась в народе все сильнее и сильнее. Как говорится, что имеем – не храним, потерявши – плачем. И все настойчивее министр торговли Нерельм и глава сыска Жильон нашептывали главе правительства о назревшей необходимости воссесть на императорский трон. Берельм, как мог, отнекивался, придумывая тысячу отговорок, одна другой нелепее. А в глубине души его боролись два человека. Мошенник Берельм Ловкач соглашался с министром торговли – да, остаткам Империи нужна сильная рука, чтобы не развалиться окончательно, не пасть жертвой интриганов и корыстолюбцев; да, избрание императора может стать одним из переломных моментов в истории возрожденной Сасандры; да, восхождение на верхнюю ступеньку власти ознаменует для выходца из провинции исполнение всех надежд и мечтаний, какие только могут вызреть. Но философ Дольбрайн, с образом которого он уже успел сродниться и носил его, словно вторую кожу, возражал – а как же разговоры о народовластии, обещания, данные народу-освободителю после ночи Огня и Стали, наконец, идеи, заложенные в его проповедях, обращенных к ученикам? Вон как Гуран надулся, услышав о намерении возродить Империю. Так что пока не стоит торопиться. Время покажет, кто прав, а кто ошибается.

Да и не стоит сейчас думать о плохом. Сегодня предстоит весьма приятная церемония. Посол Вельсгундии в Сасандре выступил с предложением. Его стране, сказал он, важен мир и дружба с сильным соседом на восточных рубежах. И сегодня он намерен вручить письмо от своего короля т’Раана фон Кодарра «младоаксамалианцам». И очень хорошо, что он согласился сделать это прилюдно. Восстановление отношений хотя бы с одним из прежних союзников должно вселить надежду в сердца жителей Аксамалы. Сколько народу собралось на Клепсидральной площади!

С мудрой и чуть-чуть усталой улыбкой Берельм обвел взглядом толпу. Его внимание заметили, и добрые аксамалианцы отозвались хвалебными криками. Берельма любили. Точнее, любили мэтра Дольбрайна. Сейчас именно он доброжелательно кивал, приветливо помахивая ладонью.

И зря Жильон настоял на оцеплении помоста тремя десятками телохранителей. Хотя, конечно, сама по себе охрана – это красиво. Дюжие парни – каждый без двух ладоней пять локтей – в вороненых кольчугах, поверх которых алые с золотым шитьем накидки. Рисунок на груди – золотой серп – должен обозначать стремление к искоренению скверны и пережитков старого режима во всей Сасандре. Телохранители опирались на крестовины двуручных мечей, чьи тяжелые шарообразные противовесы блестели вровень с подбородками. Глаза парней вроде бы лениво посверкивали из-под полуприкрытых век. Но Берельм знал (а точнее, убедился воочию – Жильон не зря уговорил его посетить учебную площадку охранников), как в мгновение ока они превращаются в окруженные порхающими клинками орудия убийства. Пожилой учитель фехтования, фра Темало, трудился не зря. Каждый из его учеников в бою стоил доброго десятка обычных мечников. Дюжины хватило бы, чтобы разогнать всю собравшуюся на площади толпу. Тридцать человек вполне могли сдержать нападение пехотного полка. Не в чистом поле, само собой, а в городе. Одним ударом они разрубали и тюк мокрого сукна, и бронзовую чушку толщиной с ногу взрослого мужчины, и раскалывали сверху донизу окованный сталью пехотный щит. Подлинное чудо, созданное наукой убивать.