Пасынок судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Русанов cтр.№ 42

Кметь заорал, захлебываясь, и Годимир догадался, что это кровь булькает в разорванном горле проводника. Меч все еще оттягивал правую руку.

Размах!

Перед глазами маячила сгорбленная спина — проплешины блестящей кожи чередовались с длинным космами, спутанными в колтуны; позвонки торчали петушиным гребнем.

Вот сейчас!

— НЕ НАДО!!!

Корчмарь ударил плечом Годимира в бок, обхватил, облапил на удивление крепкими ручищами.

— Ты что?!! — Рыцарь попытался отмахнуться, оттолкнуть нежданную помеху локтем, но мужик прицепился как репей к собачьему хвосту.

— Не надо, не надо… — частил он задыхаясь, умоляющим голосом.

Тем временем Харлам перестал сучить ногами. Дернулся в последний раз и затих. Сидящий у него на груди волколак повернулся вроде бы неспешно, но с пугающей грацией. Оскалил острые клыки…

Олешек не удержался, прочел по памяти отрывок из старинной песни, повествующей о рыцарских подвигах:

— Зубы оскалены словно мечи,

Распялена смрадная пасть.

Вцепится в горло — кричи, не кричи…

Не дай же, Господь, пропасть!

— Похоже на то, — кивнул Годимир. — Смрада из пасти я, правда, не почуял — далековато, да и псиной так несло, что любую иную вонь перебьет. Зато другое увидел…

Морда волколака напоминала человеческую. Да иначе и быть не может. Всем известно, что в волколака (или оборотня, как их называют ближе к Студеному морю) превращается человек либо отринувший Господа, Пресветлого и Всеблагого, и увлекшийся чернокнижием, либо дорогу злобному чародею перешедший. В первом случае становятся волколаками по своей воле, а во втором — по чужой, и путь к спасению еще имеется — в молитвах, посте, паломничестве к прославленным монастырям. Но не в том суть… Волколачья морда, заросшая бурой бородой, сейчас слипшейся от крови, с сильно выступающими вперед челюстями и покатым лбом, до боли напоминала лицо корчмаря, висевшего на Годимире, словно клещ. Тот же нос — мясистый, круглый, как репка; тот же падающий на глаза засаленный чуб; те же оттопыренные круглые уши…

Неужели родственники? Да еще, не приведи Господи, братья?

— Не надо, не надо… — тянул корчмарь, будто напрочь забыл все другие слова.

Волколак присел на задние лапы (или ноги?), напрягся. Поползла вверх губа, еще больше обнажая зубы, не имевшие уже ничего общего с человеческими.

— Отпусти, придурок! — Годимир дернулся изо всех сил, да куда там! Что придавало невзрачному на вид мужику столько сил? Страх? Братская любовь? Ненависть?

Оборотень прыгнул, выставив перед собой когтистые лапы. Рыцарь крутанулся, сделав единственное, что было в его силах, — закрылся бормочущим корчмарем.

Когти ударили человеку в спину и затылок. Рванули.

Корчмарь взвизгнул пронзительно и разжал руки. Годимир толкнул его локтем в грудь, бросая на волколака. Прокрутился на пятке и, добавив скорости мечу, рубанул по шее чудовища.

Получилось!

Славно отточенное лезвие вошло между позвонками, срезая голову, как на плахе палача.

Волколак не вскрикнул, не зарычал. Просто не успел.

Пошатываясь, рыцарь отошел в сторону, привалился плечом к стволу ясеня. Долго стоял, вдыхая аромат размокшей коры.

Сзади поскуливал, корчась в палой листве, раненый корчмарь. Он что-то говорил. Слов Годимир не разбирал, но не сомневался, что слышит проклятья на свою голову. Вскоре голос мужика стал тише, а потом и смолк совсем. Вместе с вытекающей кровью уходила и жизнь. Помогать ему юноша не стал. И сейчас, когда прошло уже четыре года с той памятной ночи, раскаянья не ощущал.

В Пузичи рыцарь вернулся на рассвете. Бросил на площадь у колодца отрубленную голову волколака, оседлал коня и уехал.

Он не особо рассчитывал на благодарность кметей, а тем более на награду.

Ну и пусть.

Настоящий странствующий рыцарь не обращает внимания на такие мелочи, как благодарность толпы. Он исполняет обет, данный Господу в сердце своем, а служить может лишь королю или панне.

Вернувшись из Пузичей в Вырову, Годимир заказал себе суркотту с косым крестом, утвердившись окончательно в желании защищать людей от чудовищных порождений ночи. Испытывая легкое смущение от того, что принял рыцарское звание незаслуженно и самовольно, он утешался расхожей истиной, что не место красит человека, а человек — место. Если пан Стойгнев не счел нужным посвятить его в рыцари, что ж, он совершит столько подвигов, сколько будет достаточно для посвящения. И наносить удар плашмя будет король или воевода, а не какой-то там рыцаришко из захолустной Ломчаевки.

А ложь Господь простит, ибо это есть ложь во спасение…

— Хочешь быть рыцарем, будь им, — задумчиво проговорил Олешек. — Так выходит?

— Выходит так, — согласился Годимир.

Они помолчали.

— Да, не повезло тебе, пан рыцарь. — Шпильман тронул струну, которая отозвалась нежным звоном. — Вот как бывает в жизни. Кто ж мог подумать, что этот пан Стойгнев в Ошмяны пожалует? Не в тех годах рыцарь, чтобы за королевнами гоняться…

— Эх! — Годимир махнул рукой. — Что рассуждать? И так несладко…

— Ничего, прорвемся… — Олешек взял аккорд, другой, третий. — Помогу, чем смогу. И пан Тишило не оставит. Видел, как они со Стойгневом друг на друга смотрели? Как коты в разгар сокавика.

— А! Не поможет! Неудачник я и есть.

— А вот поглядим. Главное, духом не падать. Ты видел, как у Божидара глазки загорелись, когда он про драконоборца услышал?

— Ну…

— Не «нукай»! Еще один голос в нашу пользу. Не знаю зачем, но ты ему нужен. И нужен рыцарем, а не опозоренным оруженосцем. Эх! Еще бы королевну на свою сторону перетянуть… — Олешек отложил цистру, потянулся. — Пойду-ка я с людьми поболтаю. Погляжу, послушаю… А ты отдыхай, пан рыцарь, отдыхай. Завтра трудный день будет, но мы еще поборемся…

Шпильман с неразлучным инструментом под мышкой выскользнул за дверь.

Годимир проводил его взглядом. Прислушался к шуму во дворе. Улегся, закинув руки за голову, и закрыл глаза. Спать не хотелось, но тело нуждалось в отдыхе.

Легкий шорох в углу заставил его насторожиться.

Что там?

Крыса?

Или…

Шорох повторился.

На мгновение страх, недостойный рыцаря, сковал молодого человека. Он глубоко вдохнул. Выдохнул. Открыл глаза.

На краю сундука, предназначенного быть постелью шпильмана, сидела она. Та, чьего появления Годимир опасался, но, как ни странно, в глубине души ждал.

Серый отсвет летних сумерек падал на тонкий профиль, скользил между распушившихся прядей. Водопад блестящих волос укутывал ее фигуру, позволяя, однако, заметить, что сидит гостья не так, как сидел бы человек на сундуке, а на корточках, словно готова в любой миг толкнуться и взлететь. Что-то птичье было в ее позе, в наклоне головы, развороте плеч.