— Ну ты и тормоз! — фыркнул Буратино совсем как Оксана. — Третий раз повторять вопрос?
— Я не занимаюсь макраме, — пробурчал я, вставая с постели.
— А что такое макраме?
— Плетение из веревок, — бросил я на ходу, направляясь в ванную комнату.
— Да-а? — недоверчиво протянул Буратино.
— Да.
Почистив зубы, я тщательно выбрился, принял контрастный душ и только затем вышел в комнату.
Буратино по-прежнему восседал на столе, свесив ноги, и зачарованно наблюдал, как шнур в его руках то завязывается замысловатыми узлами, то развязывается.
— Как посмотрю, — заметил я, — ты еще больший тормоз, чем я.
— Это как посмотреть... — задумчиво протянул Буратино.
Шнур в его руках начал быстро завязываться узлами, пока не превратился в уродливое подобие фигурки человечка.
— Макраме — это вот так? — спросил он.
— Нет.
— А как?
— Не знаю, — злорадно осклабился я.
— Если не знаешь, почему говоришь, что не так? — резонно заметил он.
— Потому что видел готовые изделия, но сам никогда этим не занимался.
— Да?
— Да.
— Тогда ладно...
Узелки на шнуре развязались, и он змеей скользнул в рукав курточки. Буратино спрыгнул со столика и, дробно стуча деревянными башмачками, побежал на лоджию.
Я проводил его взглядом, но следом не пошел. Вырезать кукол для армии пришельцев по собственному желанию не хотелось. Прикажет, тогда буду. Куда я денусь... Однако, не позавтракав, в любом случае не примусь за работу.
Я направился на кухню, открыл холодильник и скривился. То ли дело холодильник в квартире Мирона, под завязку набитый деликатесами. У самого от денег карманы рвутся, а вот не догадался. Впрочем, когда бы я успел?
Не обращая внимания на шорох, доносящийся с лоджии, я достал из холодильника пару яиц, масло, поставил на плиту чайник, затем сковородку, и принялся готовить стандартный завтрак холостяка — кофе и яичницу.
Выложил яичницу на тарелку, налил кофе, сделал бутерброд с маслом... Но за стол так и не сел — насторожила полная тишина на лоджии. Чем там можно так тихо заниматься? В то, что Буратино самостоятельно обучается искусству макраме, не верилось. Да и нет на лоджии подручного материала. Я повертел вилку в руках, затем решительно отложил ее в сторону и направился в мастерскую.
На лоджии было тщательно прибрано, куклы развешаны по стене, под верстаком высилась аккуратная поленница образцов древесины из собрания географического факультета, выбитое стекло стояло на месте. Причем именно выбитое — я узнал его по характерной царапине. Еще одна загадка чудесного восстановления, как разбитые в щепу журнальный столик и стулья. А вот Буратино нигде не было. Опять ушел сквозь стену, не удосужившись поставить меня в известность. А чего, собственно, ставить меня в известность? Кто я ему? В лучшем случае — временный соратник, в худшем — представитель земной пятой колоны, которого по окончании акции вторжения можно пустить в расход. За ненадобностью.
Я подошел к верстаку и только тогда увидел, что ящик выдвинут и из него исчезли спичечные коробки со стеклянными глазами. Вначале я обрадовался: нет стеклянных глаз, нет и работы. Но, вспомнив, как бельевой шнур извивался в руках Буратино, содрогнулся, представив вместо стройных рядов деревянных кукол, шагающих по городу твердой поступью завоевателей, беспорядочный, как муравьиное нашествие, бег по улицам сплетенных из веревок осьминогообразных тварей, чьи мягкие на вид щупальца в одно мгновение могли превращаться в стальные удавки. Веселенькое зрелище... С другой стороны — хрен редьки не слаще. Но если стройные колоны деревянных человечков, палящих из бластеров, навевали ужас, то вид неотвратимой лавины осьминогах веревочных монстров добавлял к ужасу еще и омерзение.
И ведь найдется какой-то подонок, который согласится плести из веревок осьминогов!
Гм... М-да. Сам-то чем лучше? Долларов настриг немерено... У меня екнуло сердце. Не будет работы, задаток придется возвращать!
Стремглав выскочив в прихожую, я сунул руку в карман куртки. Деньги были на месте, и от сердца отлегло. Все-таки есть в каждом человеке что-то от Иуды.
Я вынул деньги, бросил их на стол, сел рядом и вперился в них долгим взглядом. Кажется, здесь чуть меньше двадцати тысяч. Сколько мне лет куклы делать, чтобы заработать такую сумму? Столько я не проживу... Если только Буратино не вернется и не отберет. С другой стороны, зачем ему отбирать? Насколько я понял, цены деньгам он не знает. Скорее всего, они фальшивые, но настолько, что от настоящих не отличишь. Читал фантастику, имею представление о копировании на молекулярном уровне.
Но мне-то что с ними делать?! Заработай я их честным трудом, пусть даже Иудиным, производя деревянных кукол, совесть меня бы не терзала, нашел бы им применение. А так... Есть во мне что-то гнилое интеллигентское, наряду с Иудиным, и что из этого хуже, я не знал.
Так и не придумав, что делать с деньгами, свалившимися как снег на голову, я вышел на кухню, съел холодную яичницу, запил остывшим кофе. А когда допивал кофе, голову наконец-то посетила светлая мысль. Нашлось применение деньгам.
Я помыл посуду, оделся, сунул деньги в карман куртки и вышел из дому.
Ночью с неба падала снежная крупка, затем подморозило, и теперь наледь на асфальте напоминала собой рашпиль, из-за чего было не так скользко. И на том природе спасибо.
В обменном пункте я разменял двести долларов, сел в трамвай, доехал до Центральной библиотеки, вышел... Но зайти в библиотеку не смог. Подумал, не возьмет Любаша деньги. Ни при каких обстоятельствах.
Я потоптался у остановки, поглядывая на окна читального зала и размышляя, стоит или нет передавать деньги через Леночку Изюмову. В конце концов решил, что не стоит. Непременно заглянет в конверт, и начнутся пересуды. Тогда уж точно Любаша не возьмет деньги. И что тогда делать? Больше отдать некому... Не знаю почему, но появилась стойкая убежденность, что этими деньгами мне никогда не воспользоваться.
Я развернулся и, нахохлившись, медленно побрел по улице прочь от библиотеки. Странно, почему до сих пор никто из агентов «Горизонта» не объявился? Пора бы. Не верил я, что меня так просто оставили в покое.
— Огоньку не найдется? — спросил кто-то.
— Не курю, — буркнул я, не поднимая головы.
— Денис Павлович, с вами хочет поговорить Евгений Викторович, — вкрадчиво сказал все тот же голос.
От неожиданности я поскользнулся и едва не упал, но меня поддержали под руку. Передо мной стоял комендант Затонский собственной персоной. Вместо брезентовой робы на нем был модный полушубок, на голове — каракулевая шапка-пирожок. Борода была аккуратно подстрижена и расчесана.