— Иванову? — уточнил я.
— Евгению Викторовичу, — кивнул Мирон, не поднимая глаз.
И тогда я рассмеялся. Тихим, довольным смехом. А как не радоваться, когда понимаешь, что реинкарнация в дебила откладывается? Если за мной собираются следить, то, выходит, я еще поживу в своей теперешней ипостаси.
— Ты чего? — недоверчиво уставился на меня Мирон.
— Да ничего! — отмахнулся я и принялся разливать подрагивающей от смеха рукой коньяк. — Давай выпьем, только теперь уже коньячку.
В это время холодец на одной из тарелок самопроизвольно задрожал, и в нем по центру образовалась воронка.
— Нехорошо, Савелий Иванович, — сказал холодец голосом Иванова, — мы с вами условливались, что договор будет конфиденциальным.
Мирон икнул и оторопело уставился на дрожащий в тарелке холодец. Что-то неуловимо общее было между холодцом и студнеобразной массой, которую я наблюдал в ночи на речке Корстени в свернутом пространстве.
— Да пошел ты!.. — взъярился пришедший в себя Мирон и со всего маху ткнул в холодец окурок.
Зашипело так, будто он ткнул не окурок, а горящую головню. Студень мелко затрясся, затем внезапно вспух и выплюнул окурок в лицо Мирону.
— Не делай больше так! — назидательно изрек холодец, завертелся на тарелке водоворотом и сгинул с глаз, ввинтившись в фаянс с характерным звуком всасываемой в раковину воды.
— Блин!.. — прохрипел Мирон, вытаращившись на пустую тарелку. Машинальным жестом он взял салфетку, промокнул лицо и вытер бороду. Затем посмотрел на салфетку.
— Хрен? — удивился он, увидев свекольно-красные разводы. — Вот хрен! Везде хрен...
— Так как насчет коньячку? — невозмутимо предложил я, поднимая рюмку. Чем меня мог удивить говорящий холодец после всего того, что произошло сегодня? Разве что хреном.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Напиться у меня не получилось. Было острое желание, но затем... Радужное настроение, вызванное известием, что «охота» на меня временно откладывается, испарилось без остатка. Тоже мне — счастье... Как у утопленника. «Да, утоп, зато как красиво в гробу лежит!»
Можно было, конечно, и в минорном настроении напиться, но Мирон с остекленевшими после рюмки коньяка глазами решил, кажется, отдохнуть, погрузив лицо во вторую порцию холодца. Видимо, до меня принял изрядно на грудь, да и хрен ему очень понравился. Холодец отнесся к этому вполне благодушно — плеснулся из тарелки на стол, где и застыл дрожащими каплями, не думая ни разговаривать, ни водоворотом ввинчиваться в столешницу. Оно и понятно, не окурком же Мирон тыкал в холодец, а упал собственным обличьем. То есть уважительно. Вот и холодец его уважил.
Я же в одиночку пить не умею. Посидел немного, повертел рюмку в руках и попросил Сережу вызвать такси. Думал, что не смогу один загрузить Мирона в машину, но он, повиснув на мне, тем не менее ноги переставлял, хотя головы не поднимал и глаз не открывал. И на том спасибо. Усадил я его в такси, довез домой. Сунул руку в карман, чтобы расплатиться с таксистом, и только тут вспомнил, что рублей у меня нет, а доллары исключительно сотенными банкнотами.
— Извини, — протянул сотенную таксисту, — других нет.
Таксист с подозрением посмотрел на банкноту, затем на меня. На счетчике не было и двухсот рублей.
— За проезд — только рублями, — сказал он.
Я его прекрасно понял — ночь, а фальшивых долларов сейчас развелось немерено.
— Тогда подожди, проведу друга домой, потом поедем ко мне, там рассчитаюсь.
Таксист недовольно покачал головой, но иного выхода у него не было. Разве что набить мне морду.
— Ладно, подожду, — буркнул он, однако купюру на всякий случай взял.
Я извлек Мирона из машины и завел в подъезд.
— Дальше я сам, — внезапно сказал Мирон, голову по-прежнему не поднял и глаз не открыл.
Я поставил его у перил и отошел в сторону, чтобы проконтролировать, сможет ли он самостоятельно подняться наверх. Как же, размечтался! Мирон тихонько сполз на ступеньки и стал на них умащиваться, сворачиваясь калачиком. Пришлось тащить его на себе на четвертый этаж. Удовольствие не из приятных. Наконец-таки мы добрались до его квартиры.
— Ключ, — попросил я.
— Ключ, — согласно кивнул Мирон и снова попытался улечься на пол.
Обыскав его, ключа я не обнаружил. Оставался единственный способ попасть в квартиру, причем такой, что, скажи мне о нем кто-нибудь вчера, я бы принял это за шутку. На всякий случай огляделся по сторонам, просунул руку сквозь дверь, а затем попробовал протащить Мирона за собой. К превеликому удивлению, получилось. Не включая свет, провел его в комнату и усадил на разобранное кресло-кровать. Мирон тут же повалился навзничь и захрапел. Мне даже завидно стало. На дворе ночь, благовоспитанные граждане спят, и мне бы тоже не мешало после сегодняшних приключений. Конечно, в перепитии это получается лучше, но тут уж выбирать не приходится. Если с утра не везет, то весь день насмарку.
Я принес из кухни бутылку пива, поставил ее на пол у изголовья кресла-кровати и потормошил Мирона за плечо. Он перестал храпеть и приподнял голову.
— Захочешь опохмелиться, пиво на полу, под рукой, — сказал я.
— Давай.
Мирон, не открывая глаз, протянул руку.
— Щаз! — отрезал я.
Голова Мирона упала на подушку, и он снова захрапел. Не знаю, понял ли он что-нибудь, кроме слова «пиво», но я посчитал миссию сострадания законченной, развернулся и направился к входной двери. Которую прошел насквозь так привычно, будто всю осмысленную жизнь только так и ходил. И никак иначе.
Когда же я появился на лестничной площадке, то замер на месте и чертыхнулся. На лестнице стояла все та же старушенция в побитой молью шубе, только теперь она не спускалась, а поднималась. И кондрашка при первой нашей встрече ее не хватила. Просто наваждение какое-то. Неизвестно, кто из нас более нечистая сила.
«Ты жива еще, моя старушка?» — ошалело пронеслось в голове.
— Опять, милок, ключи забыл? — настороженно спросила она, но на всякий случай перекрестилась.
— Ага, забыл... — растерянно промямлил я и попытался проскользнуть мимо нее.
Не тут-то было. Старушка схватила меня за рукав, я попытался вырваться, ничего не получилось. С виду — божий одуванчик, дунь и осыплется, а хватка, как у бульдога.
— Я все у Бога помощи прошу, — заискивающе сказала она, — а ее нет как нет. Радикулит на поклонах заработала. Может, нечистая сила поможет?
Я покрутил головой. Беспринципная, однако, попалась бабуля. Ей что Бог, что черт, что коммунисты, что демократы, абы кто подал на пропитание.
— Радикулит не лечу, — сказал я, подумал и на всякий случай добавил: — И геморрой тоже. А помощь... — Полез в карман, достал сто долларов и протянул ей. — Держите.