Откинувшись на спинку кресла, Сидоров с улыбкой смотрел на меня.
— Я предупреждал, что скоро свидимся.
— Здав-стуй-те, — раздельно сказал я, намекая на то, что он не поздоровался.
Сидоров нисколько не смутился.
— Благодарствую за пожелание, — кивнул он. — Я-то буду здравствовать, а вот ваше здравие находится под вопросом.
Внутри у меня похолодело. Десять тысяч долларов, которые извлекли из моих карманов, приличная сумма, и теперь я понимал, что эти купюры отнюдь не с денежного дерева Страны Дураков. Кончились добрые сказки, начинаются жесткие разборки.
Сидоров повернулся лицом к дисплею компьютера, прошелся пальцами по клавиатуре.
— Ого! — с явным наигрышем удивился он — Каким же это образом вы разбогатели? Наследство получили?
Я вгляделся в его лицо и не обнаружил родинки под левым глазом. И тогда засевшая во мне тревога внезапно сменилась на трезвую рассудительность Всегда считал себя трусоватым человеком, но оказалось, что в безвыходном положении могу за себя постоять.
— А это, — не отвечая на вопрос, я потер пальцем у себя под глазом, — у вас куда подевалось?
— Родинка? — рассмеялся Сидоров. — Обычный камуфляж, один из элементарнейших способов маскировки. Восемьдесят процентов свидетелей, мельком видевших преступника с родинкой на лице, не узнают его при опознании без родинки.
Его словоохотливость мне не понравилась При первой встрече он вопросы игнорировал.
— Значит, преступника? — спросил я, прищурив глаза. — И как мне вас теперь называть? Сидоров? Петров? Или Сидоров-Петров? Или, быть может, Пидоров-Сетров?
— Я бы не стал хамить в вашем положении, — покачал он головой. — Зовите меня Евгений Викторович... — Он сделал паузу и улыбнулся. — ...Иванов. Имя, отчество и фамилия настоящие.
— Иванов?! — Сказать, что я удивился, — не то слово. — И вы хотите, чтобы я поверил?
— Верить или не верить — ваше дело. Но моя фамилия Иванов. Лучший способ дезориентации — чем ближе к истине, тем меньше верится.
Я недоверчиво покрутил головой, но все же сделал вид, что поверил. Какая, в сущности, разница-Иванов он, Сидоров-Козлищев или Петров-Великий? Лучше бы наши дороги никогда не пересекались.
— Не боитесь, что, выйдя отсюда, я раскрою ваше инкогнито?
— Выйдете вы отсюда или не выйдете, зависит только от вас.
Сказано было с нажимом, глядя мне в глаза, но я не поверил чересчур открытой честности. Ничего здесь от меня не зависело.
— Десять тысяч долларов, которые вы нашли при мне, это все деньги, больше у меня нет, — сказал я. — Хоть утюгом пытайте, хоть иголки под ногти загоняйте.
Иванов брезгливо поморщился.
— Не надо нас, Денис Павлович, путать с криминалитетом. Мы — солидная государственная организация, и обнаруженные при вас восемь с половиной тысяч, — подчеркнул он сумму, — интересуют нас в самую последнюю очередь.
— Но все-таки интересуют?
— Не сами деньги, а откуда они у вас.
Мне очень хотелось ответить так, как ответила бы Оксана: «От верблюда», но я сдержался.
— Если начну рассказывать честно, вы не поверите.
— Это почему же?
— Потому, что в солидных государственных организациях не верят в потусторонние силы.
— М-да... — Иванов постучал пальцами по столу, задумчиво глядя куда-то мимо меня. — У нас действительно солидная организация, но вы НИЧЕГО о ней не можете знать.
— Настолько секретная?
Он не ответил, глянул на дисплей, прочитал на нем невидимое мне сообщение и пробежался пальцами по клавиатуре.
Дверь в кабинет открылась, кто-то вошел, но я принципиально не стал оборачиваться.
Иванов отодвинул в сторону клавиатуру и посмотрел мне в глаза. Серьезным, немигающим взглядом.
— Сверхсекретная, — сказал он. — Именно о ее целях и задачах мы с вами сейчас будем говорить.
Снова мороз пробежал по телу, и я повел головой, будто на шею набросили удавку.
— Теперь понятно...
— Что вам понятно?
— Либо я стану вашим агентом, либо...
— Верно мыслите, — кивнул Иванов и неожиданно спросил: — Если не ошибаюсь, вы сегодня не завтракали?
— Сегодня, это когда? — в свою очередь, поинтересовался я. Сколько же я суток «спал», если он так уверенно спрашивает?
— Сегодня это сегодня, — уточнил Иванов. — Вас усыпили всего на полтора часа.
Из его слов получалось, что за мной и дома следили, иначе откуда ему знать, что я не завтракал? В окна наблюдали, что ли? А чему, собственно, удивляться, если организация сверхсекретная? Мало мне стеклянных глаз, наблюдавших за мной из спичечного коробка.
— Все-то вы обо мне знаете... — обреченно вздохнул я. Заныло под ложечкой. Попадать в зависимость от серьезной государственной структуры очень не хотелось, но ситуация была безысходной.
— Тогда прошу, — радушно указал он в угол кабинета за моей спиной.
Я оглянулся и увидел, как давешний «санитар» выкатывает из кабинета пустую ресторанную тележку, оставив после себя сервированный на двух персон журнальный столик. От обилия пищи у меня, как у собаки Павлова, мгновенно набежал полный рот слюны.
Иванов вышел из-за стола, прошел к журнальному столику и сел в кресло.
— Что же вы? Присаживайтесь, пообедаем.
Я прошел в угол, но сел не в кресло, а на диван.
Евгений Викторович окинул взглядом сервировку стола и удивленно вскинул брови.
— Артишоки и коньяк вы заказали?
— Да.
— Любопытное сочетание, — не сдержал он ироничной улыбки.
— Каждый день употребляю, — сварливо огрызнулся я.
— Понятно. — Иванов спрятал улыбку. — Предлагаю начать с салатиков... — Он пододвинул ко мне блюдце с горкой овощей, залитых майонезом. — Коньячку?
Я помедлил с ответом, затем кивнул. Он налил в рюмки коньяк, поднял свою рюмку, сказал:
— Прозит! — и выпил.
Тост был достаточно индифферентным, поэтому я тоже выпил и принялся закусывать. Иванов с разговором не торопился, ждал, пока я утолю голод, Я же настолько проголодался, что ел без разбору, чуть ли не все подряд. Попробовал и артишоки — так себе, и что только нашли в них французы? С коньяком определенно не сочетаются, по крайней мере для русского человека.
Евгений Викторович ел не спеша, поглядывая на меня. Коньяку больше не предлагал, а я не напрашивался. Сейчас, как никогда, была нужна трезвая и ясная голова.