Эта мысль напугала Пола больше всего.
Тут ему пришло в голову еще кое-что, и он поглядел на часы. Часов на руке не оказалось, но в какой-то момент у него, по всей видимости, выросла жилетка, полностью подходящая к пиджаку и штанам, которые были на нем надеты и которые он никогда в жизни не видел. В кармане жилетки он нашел элегантные серебряные часы на золотой цепочке. На часах было четверть седьмого. Они не тикали. Остановились.
— Помогите, — пробормотал он.
Тишина. Даже не слышно уличного движения снизу. Удивительно, до какой степени стало не хватать этих звуков теперь, когда он заметил их отсутствие. Единственные звуки, которые он слышал, производил он сам. "Может, я умер?" — спросил он себя.
("Нет, нет, — тут же сказал самому себе Пол, — это все мы уже проходили, но не собственно я сам, а Платон и Декарт и все прочие, cogito ergo sum
[16]
и про есть ли шум от падающего дерева в лесу, если там нет никого, кто бы его слышал; все это можно пропустить".)
Наконец, после очередной сессии ударов в стену, криков о помощи и порции сандвичей с беконом, Пол плюхнулся в очень удобное глубокое кресло возле симпатичного, теплого камина, закинул ноги на скамеечку с вышитой подушечкой и некоторое время смотрел на огонь, пытаясь определить, уменьшается ли количество углей и превращаются ли они в пепел. Ответом было "да", поэтому он добавил еще немного из ведерка, которое, стоило на секунду оставить его без присмотра, снова наполнилось.
"Ну и что теперь?"
Понемногу ему захотелось спать, глаза стали слипаться, подбородок опустился на грудь. Что-то подсказывало Полу, что засыпать нельзя. (Или нельзя давать спать тем, кто только что получил сотрясение мозга?) Но это требовало слишком больших усилий. Да и чего ради бодрствовать? Наконец он сдался, и ему привиделся сон.
Сон был из тех, которые подкрадываются незаметно. Пол сидел в симпатичном удобном кресле у симпатичного уютного огня, но теперь он был не один. Напротив него сидели два молодых человека в викторианских костюмах, оба расслабленно и дружелюбно курили глиняные трубки, и он решил, что они знакомы. Молодые люди весело болтали, но Полу слишком хотелось спать, и он не особенно слушал, что они говорят: порой до него доносились случайные фразы, обрывочные и бессмысленные. Потом один молодой человек подался вперед и, постучав ему по коленке чубуком трубки, спросил, что он об этом думает.
Подняв голову, Пол открыл глаза.
— Прошу прощения, — промямлил он. — Кажется, я задремал.
Молодые люди рассмеялись.
— Несомненно, — сказал один. — Но послушайте, разве это не слишком затянулось, как по-вашему? В конце концов вы тут всего лишь... сколько? Несколько часов? Даже меньше. И вам уже хватило, и я последний, кто стал бы вас упрекать. Здесь отъявленная тоска, читать нечего, а в качестве компании только мы двое.
Пол попытался держать глаза открытыми, но отяжелевшие веки все равно смыкались.
— Не в том дело, — заверил он собеседников. — Я немного устал, вот и все. Будьте другом, дайте мне подремать.
— Ну разумеется, — отозвался кудрявый молодой человек. — Но ведь вы нам поможете, правда? В конце концов теперь вы знаете, где она, и никто не заметит, если вы потихоньку положите ее в карман и унесете домой. А ведь мы провели здесь... сколько мы уже тут, Пип?
— Сто двадцать пять лет, — ответил второй, — плюс-минус неделя или около того.
— Батюшки! — услышал Пол собственный голос, хотя намеревался сказать "Вот черт!". — Какое несчастье! Бедняги. Но я все еще не совсем понимаю, чего вы от меня ожидаете.
— Проще простого, — сказал кудрявый. — Возьмите ее и принесите сюда. Во всяком случае, это место сойдет не хуже любого другого. Тогда мы могли бы выйти вон туда. — Он указал на заднюю стену, где помещался камин. — А как только мы уйдем, вы сможете вернуться другим путем, и все получат, чего желают. Не такое уж большое одолжение для старых друзей, верно?
По его словам выходило совершенно логично:
— Очень прошу меня извинить, — зевнул Пол, — но я все равно не улавливаю, к чему вы клоните. Что вы хотите, чтобы я взял, и откуда?
Молодые люди переглянулись, словно это они не понимали, что происходит.
— Спокойней, дружище, — сказал тот, кого звали Пип. — Шутки шутками, но сейчас для них не время.
— Честное слово, — отозвался Пол. — Я не знаю. Скажите мне, и...
— Это, знаете ли, совсем не смешно, — негромко проговорил кудрявый. — Веселье весельем и все такое, но ничего смешного тут нет, если вы понимаете, о чем я.
— Пожалуй, нет. Если бы вы просто мне сказали...
— Господи помилуй! — Кудрявый начал выходить из себя. — У нас положение довольно серьезное, знаете ли. Сейчас не время и не место для ваших шуточек!
Полу пришло в голову, что лучше бы их не сердить.
— Обещаю, — сказал он. — Только скажите, чего вы от меня хотите, и я позабочусь, чтобы это было исполнено. Даю вам честное слово.
Молодой человек по имени Пип встал.
— Довольно, — отрезал он. — Вы, по всей очевидности, знаете, иначе, как вы тут могли оказаться? Двери здесь нет, — кисло добавил он. — Или вы не заметили?
Пол знал, что, если их не задобрить, они сделают с ним что-нибудь ужасное. Ясно одно: они ждут, что он поможет им отсюда выбраться. А вот можно ли это допустить, совсем другой вопрос.
— Простите меня, — сказал он как можно дружелюбнее. — Вы правы, это было совсем не смешно. Завтра я с самого утра этим займусь.
Бросив на него сердитый взгляд, Пип сел.
— Тогда дело улажено, — сказал он. — Завтра с самого утра?
— С самого утра, — заверил его Пол. — Предоставьте все мне.
Кудрявый улыбнулся:
— Ну и розыгрыши у вас, дружище. В какой-то момент вы совершенно меня одурачили. А теперь давайте еще выпьем и больше не будем об этом говорить.
Встав, он взял Пола за запястье, и внезапно Пол проснулся — сидя на собственной кровати, в собственной пижаме. На мгновение ему показалось, что он еще видит склонившегося над ним кудрявого молодого человека, но это была только тень от меча в камне, темным силуэтом проглядывавшего на фоне окна.
— Дверь! — громко воскликнул Пол и вскочил с постели.
Дверь была там, где полагалось. Более того, когда он повернул ключ, она открылась, а когда повернул его в другую сторону, закрылась со щелчком. Он проделал это несколько раз — для собственного успокоения. Никогда еще работа простого механического устройства не доставляла ему большего удовольствия.
— Черт бы меня побрал, — сказал он вслух и посмотрел на свое запястье.
Часы были на месте и сказали ему, что времени четверть четвертого утра, потому что за окном темно, а с улицы сочился слабый янтарный свет фонарей. Щелкнув выключателем, Пол огляделся. Это была его комната, неряшливый символ его жизни, в точности такая, какой он ее оставил, уходя на работу вчера утром. Вот на кресле у кровати лежит его костюм, вот его рубашка на полу, а поверх нее — галстук. Грязная тарелка на столе свидетельствовала, что на завтрак он съел тост с сыром (старый засохший канадский чеддер из "Теско", оставшийся с уик-энда), а на ужин — консервированную фасоль, что, возможно, многое объясняло.