Вывернуть ему руки за спину и связать их было для него делом нескольких секунд.
— А-а-а-а!!!.. Ой… — только и смог сказать по этому поводу начинающий купец.
— С добрым утром тебя, странник, — довольно ухмыляясь, приветствовал его Амбабула. — Не желаешь ли прогуляться с нами?
И он привязал свободный длинный конец веревки к своему седлу.
— Что?.. Как?.. Где?.. Зачем?.. Кто?.. — одуревший от неожиданной боли и неласкового пробуждения, Фарух, казалось, поставил себе целью перебрать за один прием весь мировой запас вопросительных слов.
— Я — охранник Амбабула. Это — наш великий и мудрый командир Секир-баши. Нам не интересно, как зовут тебя, но, главное, что ты должен запомнить, так это то, что ты теперь — раб его величества калифа Шатт-аль-Шейхского Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, и будешь работать в его копях и добывать изумруды, пока мы тебя не отпустим.
Несмотря на панику, смущение и страх, за последние слова Фарух ухватился, как утопающий — за акулу:
— А когда вы меня отпустите?
— Как всех отпускаем, так и тебя отпустим, — словно удивляясь непонятливости ребенка при самых очевидных фактах, пожал плечами Секир-баши.
— А как всех отпускаете?
— Не знаем. Пока еще ни разу никого не отпускали, — весело засмеялся собственным словам как какой-то удачной шутке тот.
— Но я протестую!.. Я — свободный человек!.. Я — купец!.. Я заплачу вам выкуп за свою свободу!
— Выкуп? — заинтересовались стражники. — Тысячу золотых? Две тысячи? Три?
— Четыре! Каждому! Как только вернусь в Шатт-аль-Шейх! — от ужаса Фарух не соображал, что делает или говорит.
— Договорились, — радостно оскалил зубы Секир-баши. — Только ты сначала напишешь письмо своим родным, и выкуп они должны будут прислать с кораблем сюда. А пока он не прибудет, ты будешь работать в копях. А если окажется, что никаких денег за тебя никто платить не собирается, то там и останешься навсегда, — насмешливо добавил он.
У Фаруха все поплыло перед глазами.
— Ну, побежали, — Амбабула вскочил в седло.
— Нет! — вдруг опомнился Фарух. — Мой кувшин!.. Я должен взять мой кувшин!..
— Кувшин? — снова заинтересовались стражники.
— Драгоценный?
— С золотом?
— Нет!.. Просто мой кувшин… обыкновенный… Это память… о моем… отце. Да, отце. О, мой бедный отец!.. Если бы он видел, какая жестокая участь постигла его единственного обожаемого сына, как бы увлажнились его старческие глаза, как бы…
— Короче, — рявкнул, как щелкнул кнутом, Секир-баши.
— Это единственная вещь, которая сохранилась у меня после того, как мой корабль потонул со всей командой и товаром, налетев на скалы! — быстро завершил свой так и не начавшийся трогательный рассказ молодой псевдокупец.
— Ну-ка, что это за вещичка? — вопросительно качнул головой командир, и Амбабула снова спешился и поднял с земли кувшин.
— Ерунда какая-то, — доложил он по уставу, брезгливо вертя посудину в руках. — Выбрасывают лучше. Может, лучше выбросить?
— Да ладно, оставь… Пусть держит в нем воду, — неожиданно милостиво соизволил Секир-баши.
Не обращая внимания на умоляющий взгляд пленника и беспомощно дернувшиеся скрученные руки, Амбабула засунул кувшин в свою седельную сумку и снова вскочил на коня.
— Иди впереди, — указал он кнутовищем в сторону гор. — Будешь отставать или жаловаться — побежишь сзади. Понял?
Фарух молча кивнул.
Так началась его недолгая карьера раба.
Кувшин ему так и не отдали.
Когда они добрались до места назначения, Амбабула, не спешиваясь, бросил свой конец веревки скучающему стражнику у пещеры с толстой железной решеткой, в которой, по-видимому, содержались невольники, крикнул: «Это твой», пришпорил коня и умчался догонять отряд.
На первый же робкий вопрос о своем кувшине несостоявшийся купец получил удар кулаком в ухо и совет сесть на землю и поменьше болтать, если не хочет повторения.
Повторения Фарух не хотел, советом воспользовался, и стал сугубо молча обдумывать план побега.
Но далеко додумать не успел, потому что подоспел еще один стражник. Он и повел его к месту работ.
Этот солдат, представившийся младшим охранником Багадулом, сказал, чтобы новичок постоял пока где-нибудь неподалеку, но не путаясь ни у кого под ногами, и подождал, пока не ударят в гонг и не начнется обед — тогда старший надсмотрщик всех пересчитает и определит его в какую-нибудь команду, где не хватает людей.
Пользуясь передышкой после двухчасовой пробежки перед конем Амбабулы, Фарух снова быстренько опустился на землю, но от всех неприятных или крамольных мыслей на этот раз его отвлекало открывшееся перед ним зрелище.
Изумрудные копи калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса представляли собой огромный котлован с отвесными стенами, то ли выдолбленный в скале, то ли естественного происхождения. Всю поверхность над ним ровными линеечками, как паутина гигантского, но не очень изобретательного паука, исчерчивали натянутые над пропастью канаты. На них держались подвесные мосты. На каждом мосту стояло по нескольку десятков рабов с двумя веревками в руках — человек по десять на одну пару. Свободные концы обеих веревок свисали в пропасть.
Озадачившись поначалу видом этой нелепой рыбалки, Фарух, осторожно приподнявшись и переместившись поближе к краю, скоро разглядел, что к каждой толстой веревке было привязано за хитроумную сбрую по невысокому худенькому человеку с корзиной в руках — сборщику, как пояснил Багадул. Этого сборщика десятка тягачей опускала вниз сквозь дыру в настиле моста и, по-видимому, ждала его сигнала, заинтересованно поглядывая в провал. Как только сборщик наполнял корзину изумрудами, ее вытягивали наверх за веревку потоньше.
«Десять бездельников вытаскивает одну корзину размером со средний арбуз… Надсмотрщикам что — людей некуда девать? Так отпустили бы лучше… Какой тупой и однообразный труд,» — только и успел недоуменно подумать Фарух, как вдруг те десять тягачей, что были ближе всех к нему, заволновались, закричали, и начали все вместе нервно, рывками тянуть на себя веревку потолще, на другом конце которой где-то там, внизу, бродил с корзиной их сборщик. Было видно, что веревка шла туго, но потом внезапно все тягачи вскрикнули и попадали навзничь, а снизу, по инерции, вылетела и упала на них их веревка.
Раза в два короче, чем была.
И без каких-либо следов сборщика.
Фарух, позабыв про своего конвоира, проворно вскочил на ноги и кинулся к краю провала, чтобы понять, что же вдруг случилось, и только теперь увидел, что все дно его усеяно здоровенными каменными глыбами.
И одна из них, почти прямо под ним, старалась выплюнуть из пасти остатки измочаленной в щепки корзины.