* * *
Два часа спустя, когда Илья был еще только на подступах к сияющим вершинам невменяемости, в дверь номера сильно ударили каблуком.
– Кто? – ревниво осведомился Олаф, переживавший, что виски не хватит и за ним придется спускаться опять.
– Паны жрать заказывали? – донеслось из-за двери добродушное ворчание Пшимановского, и бек, успокоившись, отложил ружье и направился к двери.
Хозяин салуна, отдуваясь, спиной вперед втиснулся в номер. Руки его были заняты винчестером, каким-то подозрительно знакомым ящиком с нарисованной тощей лошадкой белого цвета и двумя огромными холщовыми баулами на плечах. Из баулов аппетитно пахло.
Замерший от неожиданности бек всплеснул руками и восхищенно втянул носом божественные запахи. Ноздри его раздувались, как мехи.
– Пан Пшимановский, вы – гений! – торжественно заверил он кормильца, перехватывая кладь потяжелее. – А бастурма есть?
Пшимановский высокомерно усмехнулся с типично шляхетским гонором:
– Бастурма есть, виски пить. Впрочем, до виски можно попробовать кое-что и поавантажнее.
С этими словами он извлек из куртки и поставил на стол бутылку «Столичной».
– Оба-на! – не удержал в руках и уронил сумку бек, недоуменно переглядываясь с Ильей и Олафом.
– В чем дело? – нахмурился поляк. – Качество гарантирую. Не паленая.
– Откуда это? – поинтересовался мгновенно протрезвевший Илья, вертя в руках бутылку в поисках даты выпуска.
– Ага, оценили! – успокоился шляхтич. – Раритет. Был тут у нас лет десять назад некто Ваня или Веня, я уж и не помню. Библиотеку открыл, с апачами по прериям шлялся. Потом исчез. Говорят, его шериф пристрелил, но это, думаю, чепуха. Веня этот или Ваня накануне исчезновения и презентовал мне пару бутылок. Дескать, на память. Мы с ним друзья не друзья были, но общий язык нашли. На вид странные они какие-то, бутылочки, но хороши… Ничего не скажу, хороши. А в чем дело-то?
– Да нет, – успокаиваясь, вздохнул Илья. – Все в порядке. Просто уж очень далеконько отсюда мы такое пробовали… Разливай! Начнем сначала!
– Пробовали? – огорчился шляхтич и уважительно вздохнул. – А вы, часом, не из таможни?..
Сервировав стол, друзья отдали должное умелой стряпне Пшимановского. После третьей бек поинтересовался:
– А кто в салуне остался? Пани Влада?
– Владка с вашим полосатым паном любовь крутит, – охотно пояснил хозяин салуна. – Скрутила пана – ужас. А все без толку. Голову задурит и бросит. Не он первый… В мать пошла. Кровь-то цыганская. А благоверная моя такая раскрасавица была!
Олаф выразительно кивнул на винчестер гостя.
– Хорошо бьет?
Пшимановский недоуменно уставился на оружие, а потом, хлопнув себя по лбу, тихонько выругался:
– Пся крев! Забыл. Совсем забыл!
– Что забыли? – насторожился бек, больше всего в жизни (после моря) ненавидевший неожиданности. – Салун запереть?
Шляхтич зашарил по карманам.
– Вот, – торжественно заключил он, вынимая помятый листок. – Изменения в расписании торжеств. В 19.00 – штурм гостиницы «Пятое копыто» и суд Линча над «подлыми аболиционистами». То есть над вами. Похоже, кто-то засек ваш выстрел, пан Батырбековский.
Быстро восполнявший потери от внепланового протрезвления Илья мимоходом глянул на песочные часы, одиноко стоявшие на полке у шкафа.
– Время есть. Продолжаем эксперимент, бек.
Бек с готовностью наполнил кружку командира, не забыв и никого из присутствующих. Только после этого он вполголоса осведомился у шляхтича:
– Вы с нами, пан Пшимановский?
– Денег нет, но честь имею, – надменно прищурился хозяин салуна. – Лейте до краев, пан Батырбековский.
За дверью послышалась пьяная ругань. Бек и шляхтич неуверенно взялись за оружие, и даже Олаф вынул из-за пояса свой топор, но Илья, снова метнув слегка помутневший взгляд на песочные часы, успокоенно кивнул: «Рано!» – и тут же повысил голос до легкого рыка:
– Не заперто!
Дверь распахнулась.
Двое рыжеволосых ковбоев с бутылками в правой руке и холщовыми сумками в левой, пьяно пересмеиваясь, ввалились в номер и замерли у шкафа. На шее у обоих болтались небрежно повязанные ирландские зеленые платки.
Ковбой постарше небрежно опустил свою сумку на пол, приложил пару пальцев к полам шляпы и хрипло отрапортовал:
– П-п-патрик!
Второй ковбой, пьяный до изнеможения, представиться не смог, поэтому, держась за шкаф, только улыбнулся – искренне и широко.
– Мы к вам, – пояснил Патрик, придерживая приятеля за пояс. – З-з-за нашу и вашу свободу!
Патрик слегка икнул, показывая, что сказал все, и двинулся к столу. Бек и Олаф нерешительно поглядывали на Илью, но тот молчал, задумчиво потирая виски. Наконец Муромец собрался с мыслями и задумчиво припомнил:
– Мне кажется, я это где-то уже слышал. Вы кто?
– Ирландцы! – как о само собой разумеющемся гордо сообщил Патрик, опускаясь на табурет, в то время как его сияющий приятель стащил с горы перин верхнюю и, ухватив за угол, поволок к окну устраиваться на послеобеденный отдых.
– Он проспится, – успокоил присутствующих Патрик. – Пару часов, и он будет как стеклышко. Время есть. А что это вы на меня так уставились?
– Ничего, – усмехнулся Илья. – Дежавю. Пей, приятель.
Патрик благодарно улыбнулся.
В дверь постучали.
– Войдите! – громыхнул Илья.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял ладный невысокий мужчина – смуглый, с римским носом и колючими глазами. За правым плечом его торчала старая берданка. На левом плече висел кожаный мешок.
– Сильвио, – удивился Пшимановский, – а ты зачем тут? Тебе нужны неприятности?
– Сильвио Корлеоне, – вежливо приподнял шляпу итальянец. – Торговля оливками.
– Майонез должен быть оливковый, – согласился Илья, окидывая стол мутным взглядом. Для чистоты эксперимента бек наливал ему в три раза чаще, чем остальным, поэтому не будем судить пана Муромского слишком строго. Тем более что он, по сути, мог быть уже в отпуске, если бы не подвернулся под руку командиру отряда.
Сильвио аккуратно поставил на стол бумажный пакетик майонеза, извлеченный из мешка. Потом вывалил и остальное содержимое: несколько пачек спагетти, десяток апельсинов и еще какую-то снедь. В заключение появилась и бутылка мартини.
– Неприятности мне не нужны, – пояснил итальянец Пшимановскому. – Мне нужен скальп шерифа. Или хотя бы уши – эта сволочь душит мой бизнес. Сегодня вечером я сделаю ему такое предложение, от которого он не сможет отказаться.
С этими словами Сильвио уселся за стол, поставив берданку у правой ноги.