— Паразызы врото! Боцелуй!
— Что с вами?.. — испугался Миша, озабоченно всматриваясь в строгое лицо Чая.
— Ничего, мой друг. Так нужно для дела. Настоящий наркотик без магии невозможен, нужно сказать заклинание; нужно умилостивить богов данного вещества, чтобы они снизошли до твоего структурного низа и создали то, что вознесет тебя в их специфический эмпирей!
Сказав такое, Афанасий сдернул платок одним изящным движением, взял с полки небольшую коробочку с розовыми обмылками, начал отрезать от них скальпелем маленькие куски и бросать в колбу.
— Зачем нам мыло? — спросил Миша.
— Что вы!.. — возмутился Чай. — Какое мыло! Это то вещество, приготовление которого я обычно растягиваю на сорок четыре дня; вчера я приготовил его заблаговременно из ста семидесяти сложнейших лекарств и сейчас могу употребить его в дело.
— Но вы же сказали, что глюцилин можно вообще приготовить за час! А сами делаете что-то из ста семидесяти…
— Голубчик мой… — быстро зашептал Афанасий. — Можно и за пять минут… Ой, что я говорю! Но ведь вы — не продадите меня? Не продадите?
— Да нет, — мрачно сказал Миша.
— Ну вот… Можно за три-пять минут… Но… Я для вас стараюсь… Ведь вам же удовольствие… Вы посмотрите: какие вещества, какие запахи… Какие цвета, — (жидкость в колбе стала лиловой), — ведь это же чудо, прелесть. Ведь мы живы, мы существуем и делаем что-то новое из уже известного. Разве это не наслаждение, не счастье?
Афанасии чаи грустно, чуть не заплакав, отвернулся к стене, и плечи его печально опустились.
— Извините, — сказал Миша Оно. — Я не хотел вас обидеть. Конечно, мне все нравится. Продолжайте.
Чай радостно вернулся к своим занятиям.
— Итак, друг мой, сейчас мы с вами будем осветлять эту приятную штучку кровью свежеубитого воробья.
Миша Оно тут же кивнул, ничего не говоря, чтобы не обижать старающегося для него Чая, который быстро подбежал к окну лаборатории, раскрыл его и стал долго смотреть вдаль, в ночь.
— Подойдите сюда, — медленно сказал он Мише.
Миша подошел к окну.
— Смотрите сюда… Здесь есть луна, здесь царствуют влюбленные и птицы, здесь совершаются преступления, здесь насилуют прекрасных женщин, погружая их невероятное тело в мрачную грязь, здесь ходят глупые чудесные мечтатели, желающие повеситься от восторга этой жизни, здесь вы все знаете: сюда мы приближаем нашу лиловую жидкость, нашу заготовку глюцилина; вы видите, как воробьи немедленно летят сюда, на блеск, на предощущение будущею глюцилина, вы сейчас увидите их последний, триумфальный полет — чу, я слышу шелест их крыльев — они, словно камикадзе, готовые отдать свою порхающую жизнь за нас, за наши удовольствия… Вы наблюдаете? Вы смотрите? Вы видите? Цель воробья — сложить свою голову на плахе приготовляемого глюцилина. А какова цель Миши Оно?
— Я не помню, — отозвался Миша, смотрящий в окно.
— Вот так вот! — победительно воскликнул Чай. — Воробей выше нас с вами!
В это время из темноты действительно вылетел к ним задумчивый воробей с закрытыми глазами. Он медленно покружил рядом и начал опускаться, видимо, на самом деле стараясь попасть в колбу с лиловым веществом, которую Чай выставил на подоконник. И когда льнущий к своей цели воробей уже собирался пытаться пролезть сквозь узкое горлышко колбы, Афанасий немедленно отставил ее в сторону, достав из-за спины другую свою руку с огромным ножом. Воробей по инерции ткнулся клювом в место бывшей заготовки глюцилина. Тут же Чай резким взмахом безжалостной руки отсек ему голову, которая так и осталась лежать здесь, в то время как маленькое крылатое тело исчезло в ночи, совершенно не сияя, как потухшая, падающая звезда, и, наверное, упала на почву, чтобы там сгнить и произвести перегной.
— Бедняжка, — участливо произнес Чай, забирая голову в комнату и запирая окно. — Нам нужно совсем чуть-чуть твоей горячей дружелюбной крови.
Афанасий подержал голову над колбой, и красная капля, вытекшая из шеи, попала внутрь. Там начались какие-то процессы, благодаря которым лиловая жидкость действительно стала светлеть. Она светлела, становясь прозрачной, и было совсем непонятно, куда делись воробьиные эритроциты и почему все происходит именно так. Наконец Афанасий Чай победно показал Мише Оно чистую влагу.
— Это — глюцилин? — спросил Миша, начав дрожать.
— Нет еще, дорогой ты мой! Но осталось совсем ничего. Теперь нужно помочиться в нашу колбу и влить ацетон. Выпадет черный осадок. Все отфильтровывается, выпаривается до двух кубов, потом соединяется кое с чем. снова отфильтровывается и получается… глюцилин! У вас какая группа мочи?
— Я… не знаю… — сказал Миша.
— Напрасно, милый мой, напрасно. Эх, не наш вы человек! А хотите примкнуть к нам? Вы станете наркоманом — это же очень почетно, очень интересно, и очень приятно! Ведь вы кто?
— Я — никто, — ответил Миша Оно. — Я не помню. Я еще не нашел себя.
— Тогда давайте к нам! — радостно сказал Чай.
— Я подумаю.
— Подумайте. На вашу удачу у меня шестая группа мочи, как раз такая, которая нужна для глюцилина. Правда, именно сейчас я не хочу… Придется принять меры.
Афанасий подошел к раковине, открыл воду, налил себе полную чашку, выпил ее, налил еще, выпил, налил еще одну и выпил.
— Теперь будем ждать. Физиологический процесс неизбежен, и в самом ближайшем времени новопоступленная жидкость заставит мой мочевой пузырь извергнуть из себя то, что он успел произвести с тех пор, как я в последний раз занимался этим необходимым для каждой особи нашего вида занятием — мочеиспусканием. Я надеюсь, что мы не будем очень долго ждать.
Афанасий сел на стул, сжимая в руках колбу, полную чудес. Миша сидел на другом стуле, напряженно предчувствуя неведомое, собиравшееся скоро пронзить его тело и душу в виде некоей сложноизготовленной материальной капли, которую изобрел Чай. В закрытом окне не было больше видно воробьев, и лишь проникновенная тьма приглашала увидеть в себе все, что угодно, или ничто; и страх смерти, которая могла наступить через время, завершающее химический процесс, блаженно наполнял все существо Миши верой в полную свою несерьезность; и, наверное, ничего не могло измениться нигде; а на личность и прочее можно в общем просто наплевать, как на все остальное и на любовь. Предстоящее удовольствие, как и предыдущая религия, обещало интерес, опыт, и, может быть, новую тайну.
— Ура! — закричал вскочивший со стула Афанасий Чай. — Я почувствовал нужный позыв!
Немедленно он бросился куда-то в угол, расстегнул ширинку, совершенно не стесняясь Миши, и тут же отлил некое количество мочи внутрь колбы.
— Вот так вот! Сейчас ацетон! — крикнул он, досовершая процесс своей нужды в раковину.
Потом его движения стали настолько быстры, что трудно было уследить. Он вбрызнул в колбу ацетон, быстро профильтровал получившийся черный раствор, отделив весь выпавший осадок, потом подошел к шкафу, выдвинул ящичек и достал одну красную таблетку.