Русалия - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Амутных cтр.№ 147

— Надо, братья, коней чаще постегивать, потому как заждались нас Яги.

— Помните, Веретень выхвалялся, я, мол, им, волчищам степным, буду косы отрубать, да вместе связывать, пока ужище в версту не совью? А сам-то дома и остался.

— Так он же ногу на учениях подломил.

— Или от теплой титьки отклеиться не может.

— Что ж, будет потом говорить: «В сшибке не бывал: рыбу громил».

— Это правда, что он баб своих очень любит. Да неправда, будто из-за них он на низость пойдет.

— Другой любви не бывает, кроме как, когда друг за друга умирает. А в дыру можно и к телке залезть. Так это ж разве любовь? Это охота!

— Ладно уже блудными речами салиться! — выкрикнул, вместе со всеми поощрявший хохотом всякое такое потешное словцо, Святослав. — Давай песню грянем!

Тотчас вовсе и не оговаривая того, пять сотен луженых глоток выдохнули разом:

То не коваль-богатырь

Мечь широкий заточил;

То не пламень-червленец

Меч булатный закалил;

То батюшка Перун

Меня силой подарил…

И ветер утих. Что ветер! Даже мороз спал. А к полдню разверзлись облака, и средь их грязно-белой снежуры воссияла над миром широкая полынья безупречной лазури. Вдруг странный голос, такой родной и вместе с тем изрядно подзабытый, наполнил окружность…

На краю небольшого наполовину утонувшего в овраге гая на старушке-осине со снесенной бурями верхушкой на оснеженном суку у продолговатого черного дупла сидел шпак и пел. Небесная синь отражалась в темно-металлическом его оперении, он широко раскрывал клюв, взмахивал и тряс крыльями, высоко запрокидывал голову, раздувая горло, и полная страстности весенняя песня все шире разносилась над удивленными зимними просторами…

* * *

Чем ближе к пограничью русской земли, тем больше радостных чувств выказывали поселяне тамошних весей, встречая Святославово воинство. Уже множество столетий эти области населяли племена, неспособные своей кровью произвести на свет княжеское сословие. Они предавались мирной трудовой жизни, и потому никогда не исчезали из поля зрения соседних народов, способных заставить их поделиться плодами своего труда. Непреложная приверженность к растворению в наслаждениях и страданиях грубого мира не позволяла обитателям этих относительно теплых мест развивать дух своего племени. Однако русский круг оставался достаточно широк, и его северная сторона незыблемо хранила соль героизма и святости.

Впрочем, вероятно, не все радовались приходу Святослава. Те, кто озабочены единственно производством потомства, стремятся иметь как можно больше скота (рогатого или двуногого), даже если исполняют все предписанные родовым законом обряды и жертвоприношения, никогда не смогут подняться над стремлением к сыновьям, над стремлением к богатству, и потому желания людей чести, людей созидания и подвижничества для них навсегда останутся непостижимыми. Все же одно различие между собой и теми, кого русский Закон называет «лучшими», они все-таки примечают. Это приятность облика. И вот, чтобы стереть эту разность, почему-то дразнящую слаборазвитое сознание, маленькие существа надевают на себя яркие наряды, они стараются подражать каким-то телодвижениям тех людей, которые пробуждают всеобщее восхищение и любовь, некоторым даже удается как-то прикоснуться к их учености… И все как мертвому припарки! Ведь можно назвать человека князем, царем, можно посадить его правителем над народами, но ежели человек этот не будет знать Того, Кто находится в пространстве сердца, Господина, Владыку и Повелителя всего на свете, он в любых нарядах, в любых палатах, с какими угодно словами на устах останется чернядью. Среди местных селян были, конечно, те, что, не слишком озабочиваясь пользой рода, вступали в своекорыстные сделки с иноплеменниками, оплачиваемые трудом соотчичей. Они-то вряд ли должны были обрадоваться появлению здесь Святослава.

И тем не менее даже самые отъявленные мироеды встречали дружину с распростертыми объятьями. «В этом году печенеги точно белены объелись, — жаловались они. — То мы с ними как-то ладили. Мы у них скот покупали. Им всякое жито продавали. Кур тоже. И толстину. Меняли. Ширинки шитые тоже. А тут обирать стали. По-воровски, нахрапом. Будто кто их подменил».

Степняки и впрямь вели себя как-то ново. Ежели прежде приходилось киевской дружине (как правило старшей, Свенельдовой) появляться в этом краю с целью привести в чувство мужскую половину отдельных родовых общин необязательного степного населения, то искать их становища приходилось не по одному дню. А тут печенеги сами выдвинулись из глубин еще холодного, но уж кое-где начинавшего несмело зеленеть поля, чтобы встретить идущих на них русичей. Это было так необычно, что те, кто называл себя детьми волка, казались исполнителями какой-то посторонней воли; и при первом же взгляде на новенькие хазарские пластинчатые доспехи печенежских вожаков, на кольчужные вставки войлочной конской брони сразу становилось понятно, чьей именно.

Княжеское призвание во всяком сражении видит смысл Божьего суда, выявляющего Правду для обеих ратей, вышедших на поле. И действительно, несмотря на разочарование одной из сторон, всякий раз Правда восходит над политым кровью полем брани. Главное, потерпевшим поражение сквозь горечь сожалений, а победителям за куражом ликования суметь расслышать ее изъяснения.

Многознаменательное для молодого князя событие складывалось так просто и столь обычным порядком, словно и не было в нем никакой исключительности, будто ход его, как и сам итог, были наперед вверены Святославу. Но даже и это озарение не пугало, не удивляло, не восхищало, но воспринималось с естественностью предназначения, ниспосланного свыше.

По величайшему столу поля вилась худенькая речушка, саженей двадцати поперек в самых полноводных местах; левый берег ее был почти гладок, а вдоль правого возвышалась непрестанно колеблющаяся на ветру стена прошлогодних рогозов и тростников, подобная трусящему цугом табуну соловых лошадей с белесыми гривами. Как видно, не слишком торопясь отдать свою голубую кровь Днепру, речушка на буро-зеленоватой скатерти, наброшенной на это неохватное почти плоское пространство, делала несколько изгибов, вдали (за спинами ставшей на поле русской дружины) самой размашистой излучиной своей обводя стаю белых глиняных хат под рогозовыми крышами, числом приблизительно в сотню. Ошуюю прибранный для бранного пира «стол» чуть накренялся перед правым тростниковым берегом речки; одесную, едва ли не на краю небозема, щетинилось некое подобие леса, рыжеватое от всходящего прямо над ним багрового лика Хорса. А на всем прочем нигде не возвышенном и неуглубленном просторстве земли лишь кое-где бородавками торчали единичные голые кусты терна или дикой розы.

Еще вчера Святослав совместно с теми из своих товарищей, кому предстояло предводить в грядущем сражении сотнями и наиболее боевыми десятками ратников, разведал готовящуюся к неминучему событию окружность.

Теперь печенеги как всегда россыпью стояли на расстоянии трех полетов стрелы от первых рядов русского войска, на равном удалении как от речки, так и от крашеного солнцем гая. Их было никак не более трех сотен, — не просто соблазнительно мало, но, скорее, подозрительно мало. Святослав отрядил несколько человек для того, чтобы договориться об условиях боя. Но едва они достигли середины поля, в сырой холожавый воздух поднялась стая пестрооперенных стрел и кривым частоколом вонзилась в оттаивающую сонную землю на пути конников, — степняки давали понять, что никаких переговоров вести они не собираются, и это также говорило о том, что их алчная заинтересованность надеется выпить воздаяние не только под бедными крышами здешних поселений.