— Рад это слышать, Алеша, но у тебя нет полномочий.
— Поэтому у меня развязаны руки. И еще, у меня есть просроченное удостоверение прокуратуры. Никто сегодня не заглядывает в красные книжечки, зато не выставят за дверь.
— Вижу, как у тебя загорелись глаза. Не смею тебя отговаривать, но чувствую себя не в своей тарелке.
— Это я себя так чувствую. Безделье не отдых. У нас появится возможность обмениваться информацией и мнением. Чего нам еще надо? Расскажи-ка о своих мыслишках.
— Нет у меня ничего. Нагромождения ненужных кирпичей. Их раскидать надо, заглянуть в яму, а потом сложить штабель по одному кирпичику. Преступление продумано и имеет замысловатую форму, которую я не вижу. Странный домик.
— Или лабиринт. Но выход из него есть, если преступник из него вышел.
— Запутав следы. Слишком много выкрутасов. А на подобную акробатику нужно время. Значит, он или они знали, что им отпущены не только секунды, но и минуты. Для нас этот факт имеет определенную ценность. Это первое. Второе: на случайное убийство наша история не похожа. Третье: цель ограбление — неправдоподобна. Месть? За что? Почему сейчас, а не раньше или позже.
— Тут нельзя забывать о трупе в саду. Свидетель? Сообщник? Подстава? Ясно, что он не главный. Работал ради денег, но его кинули.
— Кинули? — Трифонов почесал подбородок.— Или подбросили? Однако не забыли приберечь кортик. Сплошные неувязки. Груда кирпичей.
В передней раздался звонок.
— Ну вот! Это уже за тобой. Пять часов не дали отдохнуть.
— Вряд ли. Для вызова есть телефон.
Трифонов пошел открывать дверь и вернулся с гостями. Их было трое. Двое в форме и старикашка, похожий на высохшую ветку в потертой железнодорожной фуражке.
— Вот, ребята, познакомьтесь, мой старинный друг, старший следователь по особо важным делам, полковник юстиции Сычев Алексей Дмитриевич.
— В отставке, — добавил Сычев и вышел из-за стола.
— Ну а это местные пинкертоны: старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Семен Куприянов, участковый инспектор лейтенант Сергей Дроздов. А третий, если мне не изменяет память, один из понятых. Так?
Старик закивал:
— Да-да, меня зовут Иннокентий Парфенович Медведев.
— Вот-вот, — подтвердил участковый, — его можно причислить к рангу свидетелей, а он до сих пор в молчанку играл.
— Вы меня извините. Я и не думал, что кто-то из домашних попадет под подозрение. А дело было так...
Старика усадили на кушетку, остальные устроились за обеденным столом.
— Так вот. В тот самый вечер, когда произошло несчастье, я объезжал дома на побережье. Вечерние газеты развозил. Много лет я работаю почтальоном. Утром и вечером. Сел на велосипед — и вперед. Врачи советуют. Бегом от инфаркта. Я как раз мимо проскакивал...
— Короче, Парфеныч, — оборвал Куприянов.
— Ладно. В поселке, в десяти километрах, наше отделение связи, а рядом танцплощадка. Там ребята со всех деревень собираются. А дело в том, что я видел там нашего художника, и не раз. Морочит головы девчушкам.
— Какого художника? — переспросил Трифонов.
— Илью Сироткина, соседа Ветровых. Но кому-то из девчонок наш повеса очень приглянулся. Пишет она ему амурные письма. По почте не шлет, а мне в руки передает. Лицо от меня шарфиком прикрывает, но на чай не забывает подбрасывать... Ну а что? За работу надо платить, все правильно. С десяток писем за месяц уж точно отвез. И каждый раз требует, чтобы лично в руки отдавал. Мне нетрудно. Художник только насмехается, но читает. Ответа я не жду, шалости все это. Богатый столичный франт не станет с деревенской свистушкой связываться. Ну а в тот вечер опять ко мне эта краля подкатила. Иду на почту за газетами, а она тут как тут. Мол, передай, дядя Кеша, Илье Сироткину мое послание. И червончик мне сует с конвертом. Блудница!
Получил я газеты, сел на своего двухколесного коня — и вперед. Подъезжаю к дому художника, газеты в ящик, а письмо надобно в руки отдать. Хотел позвонить в калитку, а она не заперта. Иду по аллейке к дому и возле самого крыльца слышу громкий разговор. Подхожу ближе. Окошко открыто, занавески тоже. Глянь вовнутрь и вижу: возле горящего камина стоит Вика в чем мать родила, а на плечах мужская сорочка накинута. Стоит и плачет. Илья в шелковом халате разгуливает по комнате и лекцию ей читает. "Дорогая моя фея. Ты не можешь понять главного. Любовь — это птица с широкими крыльями. Она свободна в своем полете. Ее нельзя посадить в клетку. Для любви нужно вдохновение, как для создания художественного образа. В клетке ничего не может рождаться, кроме протеста. Ты припираешь меня к стенке, а значит, вынуждаешь к сопротивлению". Тут Вика резко обернулась. "Значит, семья, самое святое, что мог создать человек, это блеф? Жизнь в клетке? А Гала, которая вдохновляла Сальвадора Дали на самые великие его шедевры..." "Нет, нет, нет. Плохой пример. Она всю жизнь оставалась свободной женщиной. Дали питался ее энергетикой. Он ее безумно любил и закрывал глаза на похождения своей жены". — "А я для тебя пустое место?" — "Ты слишком земная. Ты сегодняшняя. Очевидно, ты способна создать милое гнездышко и уют в доме, а мне это не нужно. Сегодня я здесь, а завтра возьму котомку, все брошу и пойду гулять по белу свету в поисках новых открытий и идей. Все, что для меня имеет цену, — это мой этюдник и краски".
Тут я понял, что пришел не вовремя. Пришлось бросить конверт в ящик и поехать дальше. Сделал крюк и, когда поехал на вторую половину побережья, наткнулся на милицию возле ворот усадьбы Ветровых. Меня взяли в понятые, и все.
— В котором часу вы находились в саду у дома художника? нахмурившись, спросил Трифонов.
— Нетрудно подсчитать. К пяти часам я приезжаю на почту, двадцать минут подбираю газеты и полчаса еду на велосипеде. Значит, в шесть. Приблизительно.
— А через какое время вас остановила милиция?
— Думаю, в семь. К побережью дорога выходит в центре всей цепи особняков. Я сворачиваю налево и за час делаю объезд. Потом возвращаюсь к шоссе и обслуживаю правую сторону. На это тоже час уходит.
— Результаты вскрытия показали, что Ветрова умерла в шесть вечера, в тот самый момент, когда происходил разговор между медсестрой и художником. Вы только что, уважаемый, предоставили алиби двум подозреваемым. Но нам все равно придется все перепроверить.
— Да я отродясь не врал.
— Верю. Но вы слишком подробно запомнили диалог героев. С вашим-то косноязычием.
— У меня память феноменальная. Я могу вам "Евгения Онегина" наизусть рассказать. "Короля Лира" знаю. Мне нравится, когда красиво говорят, и все оседает в памяти. Некоторые фильмы я наизусть знаю. Можете проверить.
Старик разгорячился, глаза сверкали, изо рта брызгала слюна.
— Успокойтесь, Иннокентий Парфеныч. Мы вам верим. Идите в управление и найдите лейтенанта Рогову. Ее зовут Наташа. Она составит протокол дознания.