Книга сияния - читать онлайн книгу. Автор: Френсис Шервуд cтр.№ 55

— Посмотри-ка, жена, что я тебе принес.

Мед и изюм? Голубую тарелку? Прелестный фартучек, серебряный наперсток, резной деревянный дрейдель? [43]

Зеев протянул ей курицу. Когда-то эта курица была жива и прекрасна — Рохель могла его в этом заверить. Крошечные глазки-бусинки птицы были плотно зажмурены, словно она не хотела видеть собственной смерти. Зееву еще только предстояло понять, что она совсем не ест мяса.

— А завтра мы получим кожу. Она будет мягкая, податливая, просто мечта любого работника, податливая как масло, послушная игле как дитя своей матери. А что касается сапог… позволь мне тебя заверить, это было непросто. Мне пришлось обойти четыре стойла, а потом отправиться в лавку по ту сторону реки. Телячья шкура есть, шкура оленя, оленихи — но овечья? Пришлось немало потрудиться, можешь мне поверить. Между прочим, я видел Карела. У него теперь небольшой навес над стульчиком от дождя, а Освальд носит старую шляпу, уши торчат наружу — какой глупый у него вид! Карел собирается помочь мне починить крышу. В этом деле он большой мастак, ха-ха-ха. Я купил немного смолы… — Зеев подался вперед, словно делясь какой-то необычайно важной информацией. — Я вот о чем подумал: клей и смола для починки крыши, немного дранки для свеса. Ты что-то говорила насчет замены занавесей у кровати. С занавесями нам, конечно, придется повременить, пока мы не закончим одежду. Карел уже его видел. Голема, то есть. Все по ту сторону реки тоже про него знают. Кроме алхимиков. Им не позволяют выходить из Пороховой башни никуда, кроме дома Розенберга. Говорят, жена Розенберга наконец-то забеременела. Браге с Кеплером опять ссорятся. Кому пользоваться секстантом — из-за всякой такой ерунды.

— Секстантом?

Если бы он только перестал болтать, мысленно взмолилась Рохель.

Зеев снял плащ, повесил его на крючок и подошел к очагу, растопырив замерзшие пальцы. Перчаток он не снял, но поскольку перчатки были без пальцев, их можно было не снимать даже за работой.

— Сделанный из двух стержней и дуги, жена, секстант замеряет положение звезд относительно горизонта и других звезд. Именно так астрономы составляют карту неба; это одно из новых изобретений. Кеплер и Браге намерены найти все звезды, а некоторые говорят, даже поговорить с Богом.

— А…

Рохель порой пользовалась циркулем геометра, чтобы набросать шаблон вставки под рукавом или прикинуть, насколько широки должны быть талия и край юбки.

— Все инструменты принадлежат Браге, а он очень скуп. А Кеплер очень беден. Но Браге в ладах с числами, а Кеплер в ладах с новыми идеями. Они нужны друг другу, но терпеть друг друга не могут. Как тебе такое партнерство? А у алхимиков, говорят, дела идут полным ходом. И ты посмотри, только посмотри, что еще у меня есть! — и Зеев показал Рохели мешочек.

«Пуговицы», — пришло ей на ум.

— Чечевица, как я и обещал. Давай, сунь туда руку, пощупай, какая она скользкая.

Рохель сунула туда руку и на самом дне тканевого мешочка со скользкой чечевицей нащупала тонкую полоску ткани. Она ее вытащила. Это оказалась ленточка, зеленая ленточка.

— Для тебя, — Зеев улыбнулся, присел на камни очага, очень довольный собой. — Ну и денек был, жена, должен тебе сказать. Я видел людей, у которых нет укрытия от дождя, которые вынуждены жить в грязи прямо на улице, людей, у которых нет ни семьи, ни друзей. Нам повезло, что у нас есть еда в желудках и крыша над головами.

Рохель смотрела на потеки дождевой воды, образующие узоры на стене. Щели между стеной и полом они подоткнули тряпками, которые приходилось каждый час отжимать. Даже у камина Рохели приходилось оставаться во всей одежде — в серо-коричневой юбке, и в свадебной юбке тоже. Она вспомнила свою первую брачную ночь и как тогда ни один предмет в этой комнате не принес ей утешения. Но теперь эти предметы составляли ее жизнь. На столе лежали ее ножницы, ее серебряная игла, ее деревянный наперсток, почерневший от времени. Свеча в оловянном подсвечнике освещала рулон серо-голубого шелка, который следовало завернуть в ткань от пыли, прежде чем убрать в шкаф. Рохель так мило расставила скудный набор блюд и кувшинов на полке. Повсюду, подобно букетам, из глиняных сосудов торчали связки сушеных трав. Ряд деревянных форм для башмаков, который прежде так пугал Рохель, теперь казался чем-то дружелюбным: их очертания напоминали человеческие лица и тела, крошечные деревья, мосты и лошадей. Казалось, их комната была сама по себе целым городом с небольшим леском по ту сторону. Длинное зеркало множило этот город, раздваивало его — получалось как две стороны Праги по обе стороны реки. Весной Рохель вместе с другими женщинами пойдет в Петржинский лес по грибы. Заглянув за ворота замка, они увидят тюльпаны. Все будет замечательно. Никакого несчастья не случится. Жемчужина несравненная. Перл, жена раввина, — она поможет Рохели стать доброй женой, как ей предназначено, женой трудящейся, которая чистит кастрюли, жарит ягнятину, латает одежду и превыше всего ставит своего мужа.

Дискуссии с Вацлавом независимо от темы можно было только назвать дискуссиями. Император обращался к своему слуге, сидя на одном из множества своих тронов, а Вацлав стоял с прямой спиной, глядя прямо перед собой, словно он внимал противоположной стене. Также, хотя Вацлав спал в одной постели с императором, сворачиваясь калачикам в ногах у монарха и всю ночь перенося его пинки и припадки, все императорские капризы — «какой ужасный сон», «подай мне еще воды», — Вацлав никогда не сидел напротив его величества за столом. Он знал, по каким дням император навещает Анну Марию, свою любовницу, и сопровождал Рудольфа (оба они по таким случаям переодевались, чтобы не быть узнанными) в его блужданиях по Малой Стороне в поисках других развлечений. Вацлав наблюдал за тем, как император делает ставки на петушиных боях, играет в кости, в кегли, проигрывает в карты, спотыкается, пытаясь вообразить себя игроком в волан. Он знал, какая музыка нравится императору — старые песни трубадуров вроде «Когда я был жаворонком под солнцем, и радостно крылышками махал». Знал его книжные вкусы: вульгарные Чосер и Рабле, мудрый Монтень, Эразм — католик до мозга костей, которого Вацлав читал Рудольфу вслух, сидя на стуле с прямой спинкой у императорского ложа. Однако император никогда не интересовался здоровьем Вацлава, его домом или семьей, которую Вацлав навещал, когда только мог, — в те ночи, когда император спал со своей любовницей, когда Рудольф встречался со своим исповедником или просто хотел побыть один.

— Обещаешь ли ты мне, Вацлав, что их эликсир подействует? Обещаешь ли ты это в самой глубине своего сердца?

Вацлав вздохнул:

— Я уверен, что он подействует.

— А ты можешь поклясться своей матерью, что…

Император осекся. Он даже не знал, любил Вацлав свою мать или ненавидел.

Мать Вацлава умерла не такой уж старой — ей и пятидесяти не стукнуло, и для Вацлава ее потеря стала очень тяжелой. Он всей душой любил свою мать. Когда она испускала дух, Вацлав стоял у стены — а потом колени его подогнулись, и он осел на пол. Он даже не мог встать, пока жена не попросила его подняться и закрыть матери глаза.