Эгипет - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 123

Джордано читал, а сердце билось медленно и гулко, он читал с такой же спокойной уверенностью и глубоким удовлетворением, с каким дитя сосет пищу, прекрасно зная, сколь она ему необходима. Он был во всем прав, прав, прав.

Гермес, став священником и королем, учил других тому, о чем поведал ему Ум. Приводились диалоги между ним и его сыном Татом и один пространный диалог с учеником Асклепием с наставлениями по уже полностью оформленной религии и культу Эгипта. Бог поддерживает жизнь во всех через посредство звезд; он сотворил второго, промежуточного Бога — Солнце, через которое божественный свет распространяется всюду. А затем Гороскопы, о которых Джордано уже читал, деканы, ответственные за непрерывность, через неисчислимое разнообразие и постоянную изменчивость, о Причинах Мира, все время меняющих свою форму, как талисманные образы в «Пикатрикс», но все-таки устойчивых. А главный из этих богов звался Пантоморф, то есть «многоформ». Джордано рассмеялся.

А кроме того, есть другие боги, чье воздействие и власть распространяются через все существующие предметы…

В книге об Асклепии рассказывалось, как священнослужители Эгипта могли низводить демонов со звезд и поселять их в заранее изготовленных каменных статуях животных, откуда те говорили, прорицали, открывали тайны. Эти священники знали также, как божества проникают в нижний мир, какие животные и растения какими звездами управляются, перед какими благовониями, камнями и музыкой демоны не могут устоять.

Все эти знания ныне утрачены, все небесно-земное многообразие утеряно; словно та армиллярная сфера, которую Пинтуриккио подвесил над головами Гермеса и египтян, разбита вдребезги, на ее обломки лишь случайно натыкаются, ломая над ними головы теперь, в конце Медного века; сохранились лишь слухи, враки, мистификации, черепки. Пикатрикс.

Но как и почему случилась эта утрата?

Придет время, когда увидят, что эгиптяне тщетно чтили Божественность. Все это праведное поклонение станет бесплодным. Боги оставят землю и вернутся на небо; они покинут Эгипет, и эта страна, родина религии, овдовеет и пребудет в нужде и лишениях. Страну наполнят пришельцы, люди не просто откажутся чтить богов — хуже того, будут приняты так называемые законы, определяющие наказание тем, кто чтит. В то время эта священная земля, страна святилищ и храмов, заполнена будет одними склепами и мертвецами. О Эгипет, Эгипет, от твоей религии останутся лишь небылицы, и даже твои собственные дети не в состоянии будут верить им, ничто не выживет, чтобы рассказать о твоей добродетели, кроме высеченных из камня фигур!

Он читал и плакал. Он понял, как пришла к упадку древняя религия; он знал, какие пришельцы явились вытеснить чужую добродетель. Когда все старые боги, спасаясь, бежали, когда женщины оплакивали смерть Пана. Когда Христос, цвета которого носил Джордано и солдатом которого являлся, изгнал их всех, всех, за исключением Себя и Отца своего, эманации двух этих сущностей, составляющей вместе с ними троицу: этот клубок из трех божеств слишком ревнив, чтобы позволить какие-то еще таинства, кроме своих собственных.

Ты плачешь из-за этого, Асклепий? Но грядет еще худшее…

В те дни люди, наскучив, откажутся от мысли, что мир стоит их уважения и поклонения — это величайшее из всех благ, это Все — прекраснейшее в прошлом и будущем. И мир будет на грани исчезновения; люди начнут относиться к нему, как к бремени, презирать его, сей бесподобный труд Божий, восхитительное сооружение, единое творение, созданное из бесконечного многообразия форм… Тогда тьму предпочтут свету, смерть — жизни, и никто не возведет глаза к небесам… Поэтому боги уйдут, отделясь от людей, — о жалость! — останутся лишь ангелы зла… Тогда земля потеряет свое равновесие, море не будет более носить корабли, и небеса не станут поддерживать звезды… Плоды земные иссякнут, почва станет бесплодной, даже воздух пропитается горечью. Такой будет старость этого мира…

Да! С глазами, полными слез, шмыгая носом, Джордано с трудом разбирал слова сквозь застящую взор соленую влагу. Они не были изгнаны; они ушли по своей собственной воле, отвратившись от тех, кто презрел и возненавидел их знание и их власть, их дары людям теперь стали недоступны.

Но раз они ушли по своей воле, значит, они могут когда-нибудь вернуться; их можно побудить вернуться. Они вернутся!

Вот каким будет возрождение мира: возвращение добра, священное и грозное восстановление всего мира, назначенное в установленное время по воле Божьей.

Читая, он видел, как они возвращаются, божественные люди, или очеловеченные боги — подлинные наследники восстановленной власти Божьей; он видел: застойный воздух очищается с их приходом, ночные твари убегают прочь с приближением рассвета.

Но если наступление такого времени было предсказано много веков назад, тогда, может быть, оно наступает сейчас, прямо сейчас — теперь, когда древние знания возвращаются к человеку, воплощенные в этом шрифте, напечатанные на этих страницах? Почему не теперь?

«А теперь, — произнес сзади тихий голос, и паренек, приносивший ему книги, уселся рядом на скамью. — А теперь слушай внимательно и не пугайся».

Бруно положил руку на страницу, отмечая место, где остановился на мгновение поток знаний.

«В чем дело?»

«Новости из Неаполя.

Против тебя начато разбирательство в Святой Палате. Не оборачивайся».

«Откуда ты знаешь?»

«Тебе грозит обвинение в ереси. Здешняя Святая Палата поставлена в известность. Сто тридцать пунктов обвинения».

«Они ничего не докажут».

«Ты когда-нибудь, — небрежно сказал парень, — оставлял книги в нужнике?»

Джордано рассмеялся.

«В уборной нашли рукописи, — сказал парень. — Эразм. Комментарии к Иерониму».

«Эразм? Пострашнее ничего не нашли?»

«Послушай, — сказал парень. — Они долго и тщательно готовились. Тебе не поздоровится. У них все заготовлено: вопросы, свидетели, показания».

«Люди же они, — сказал Бруно. — У них есть разум. Они услышат меня. Должны услышать».

«Поверь мне, брат. Тебе ни в коем случае нельзя возвращаться».

В прохладной комнате с высоким потолком не осталось никого, кроме Бруно и светловолосого юноши, который все так же улыбался, спокойно сложив руки на животе. В сердце Бруно вспыхнул горячий до боли огонек.

«Папа, — сказал он. — Я поговорю с ним. Он сказал, что я… Он… Он…»

Ничто не переменилось в лице паренька; он просто ждал, когда Бруно, запутавшись в безнадежных запинках, замолчит. Потом он сказал: «Оставайся тут до темноты. Как стемнеет, выйдешь вон в ту дверь, — маленькую, в дальнем углу. Пройдешь по коридору. Поднимешься по ступенькам. Там я тебя встречу».

Он встал.

«Как стемнеет», — сказал он и улыбнулся Джордано улыбкой соучастника, словно бы над шуткой, которую они затевали вместе с Джордано; но только Джордано-то не знал, что это за шутка, и у него на загривке волосы поднялись дыбом, и сжалась мошонка. Парень повернулся и ушел.