Карта мира - читать онлайн книгу. Автор: Кристиан Крахт cтр.№ 32

Здесь, в Бангкоке, случаются дни, когда в воздухе висят чад, и смог, и выхлопные газы — как огромное нойенбургское сырное фондю [144] . Снаружи жара в сорок три градуса, и все в городе стонут, садятся перед своими открытыми холодильниками и ложками едят манговое мороженое. Звонит телефон, но трубку, к сожалению, поднять невозможно, потому что телефон, естественно, находится слишком далеко от холодильника. Даже уличные собаки не в состоянии двигаться. Они лежат в тени, жадно хватая пастью воздух, слишком изможденные, чтобы тявкать. В один из таких дней ко мне в гости из Швейцарии пожаловала моя мама.

Она привезла с собой цюрихский шоколад Lindt & Sprüngli [145] , и шоколад, само собой, тотчас расплавился, нам пришлось выбросить его в мусор вместе с привезенным мамой свежим «Шпигелем» [146] . На его обложке была изображена бельгийская статуя писающего мальчика, а номер, который так выглядит, читать нельзя.

Так и получилось, что мы с мамой решили предпринять поездку на поезде — лучше всего чертовски дорогом, с кондиционерами. Моя подруга все равно была сейчас занята съемками длинного документального фильма о неизвестном Молчащем лесе где-то на лаосской границе. Я не захотел с ней туда ехать.

Ночью мне снились прохладные швейцарские циновки, прозрачно-холодные горные озера и глетчеры. Итак, мы с мамой по телефону заказали два билета из Бангкока в Сингапур на поезд Eastern & Oriental Express.

Ярко-зеленый свежевымытый поезд стоял на двенадцатом пути станции Хуалампонг, так называется главный вокзал в Бангкоке. Молодой человек открыл нам дверцу такси, подхватил наш багаж и попросил нас присесть в маленькой будке путевого обходчика. Там мы должны были что-то подписать, а затем нам, вместе с большой группой заметно взволнованных австралийцев, предложили занять свои места.

В поезде было замечательно. Прежде всего — прохладно. При строительстве вагонов использовали много сортов редкой тропической древесины, и наше купе, тесное и создающее ощущение защищенности, тотчас напомнило мне купе спального вагона в автогрузовом поезде из Лерраха в Вестерланд, которым я часто ездил в детстве. Оно даже пахло так же: металлом, неоднократно стиранными простынями и недавно подточенными карандашами.

И потом мы поехали — сперва через бесконечные предместья Бангкока, мимо жилищ, построенных лишь из картонных коробок, мимо пальм, стоячей воды и машущих руками детей. Город кончился, и начался девственный лес.

Все было зеленью, бесконечной зеленью, прорезаемой светом. В этот момент мне быстро кое-что вспомнилось: я вспомнил, как жил какое-то время в Индии, как глупо я проводил время там на пляже, вспомнил месяцы пустого безделья, неосторожно расцарапанные комариные укусы на бедре, которые воспалились и начали гноиться. Становилось все хуже и хуже, так что мне пришлось поехать в больницу и показаться врачу.

Там я показал свое бедро, тронутое тропическим разложением, цвет гноя был не клинически светло-зеленым и белым, а коричневым, и я едва слышно говорил с молодым индийским врачом, который, терпеливо улыбаясь, грязными пальцами перевязывал людей в задней комнате.

Расцарапанный комариный укус превратился в настоящую рану, желтоватую, с черными краями. Выглядело это не слишком привлекательно. За спиной очень молодого врача, перевязывавшего меня, на стене можно было увидеть темно-коричневые и красные брызги.

В общем, достаточно впрыснуть тетрациклин, сказал врач и снова улыбнулся. Азия, сказал он. В Азии воспаляется все. И тетрациклин от всего помогает, сказал он, даже от чумы, от черной смерти.

Это мне вспомнилось, пока моя мама предавалась в нашем купе послеобеденному сну, а поезд въезжал в джунгли. Было так светло.

В разложенных повсюду брошюрах мы прочитали, что при посещении вагона-ресторана требуется соблюдение определенных формальностей. Когда моя мама снова проснулась, мы соответствующим образом оделись, прошли в вагон-ресторан, уселись на вежливо указанные нам места и оглядели других гостей. Все они были австралийцами.

На мужчинах были гипертрофированно большие, но, тем не менее, вполне подходящие к их грубоватым чертам лица пестрые галстуки-бабочки. Женщины были одеты в летние платья с весело-элегантным рисунком. Кожу их покрывал умеренный, красивый загар, волосы на концах выгорели от солнца, и все они выглядели так, как могут выглядеть только австралийцы: совершенно здоровыми.

За соседним столом сидела супружеская пара, явно приехавшая не из Перта или Мельбурна; мы с мамой, кивнув, представились. Оба, как оказалось, прибыли из Гамбург-Квикборна. Супруг носил очки для чтения, как у Хеннинга Фошерау [147] , походил на Штефана Ауста [148] и говорил «Превосходно!», поедая поданные блюда. Он сразу рассказал, что владеет верховой лошадью. Его жену звали Ханнелора.

Еда действительно была превосходной. Она представляла собой удачную смесь из тайской, французской и калифорнийской кухонь — полагаю, это можно назвать кухней Тихоокеанского региона. Имелось несколько сортов приличных французских вин, поезд весело трусил сквозь теперь уже вторую половину дня, и все австралийцы успели изрядно напиться.

Я специально купил себе для этой поездки — в букинистическом магазине — роман Агаты Кристи «Убийство в Восточном экспрессе» и некоторое время читал его. Книга, к сожалению, написана не очень занимательно, но, несмотря на это, она меня увлекла, и я теперь просто должен был выяснить, кто же ночью убил двенадцатью ударами ножа странного мистера Пречета, в его купе. Пока я читал, моя мама листала журнал Vogue Bambini.

Я уже на три четверти прочитал книгу Агаты Кристи, несколько раз зевнул, и спустя некоторое время мы остановились в Канчанабури, на реке Квай. Тормоза заскрипели, прозвучало непонятное объявление, и потом пассажиры, как длинная ливерная колбаса из кишки, потянулись из поезда, чтобы осмотреть мост через реку Квай — сооружение, которое союзным военнопленным пришлось строить для японцев в конце Второй мировой войны. Солдаты союзников, выкашиваемые эпидемиями, истязаниями и скверным питанием, мерли как мухи, и, не сними о них Дэвид Лин хороший художественный фильм [149] , эти люди были бы сегодня забыты.