Меева осторожно потрогала загадочный предмет.
— Что это за железка, а, Кон?
— Что бы это ни было, раз она оказалась там, значит, я ее проглотил и…
Он пристально вгляделся в кусочек металла. Ужас шевельнулся в нем. Он побледнел.
— О господи! — прошептал он, едва не лишившись чувств.
Он выбежал из хижины, схватил кокосовый орех и. положив шарик на камень, разбил его, орудуя орехом как молотком. Ему хватило одного взгляда. Перед ним был микроскопический передатчик УКВ, своего рода рыболовный крючок современных спецслужб, который они ухитряются дать заглотать тому, кого боятся упустить. Эта электронная дрянь испускала волны на три километра, а то и дальше. Гады, они наловчились засовывать микрофоны в маслину из мартини, вставлять «жучки» в стены…
Они нашли его. Они знают, кто он такой. Вот почему сам губернатор не удержался и приветствовал его.
Но кто, где, каким образом заставил его проглотить это проклятое чудо техники?
На миг у него мелькнула действительно непереносимая мысль, он бросил подозрительный взгляд на Мееву, но в ту же секунду догадался.
— О дьявол! — взвыл он. — Конфеты! Чертов монах! Легавый!
Кон кинулся в дом и схватил коробку конфет, которую ему оставил Тамил: он приносил их каждый раз, когда появлялся на полуострове. В коробке оставалось еще около двадцати штук.
Кон взял одну и ударил по ней орехом — электронные внутренности крохотного передатчика вывалились на камень. Кон хотел сесть, но у него подкосились ноги, и он потерял сознание.
XXXIV. Профессионалы
Человек, чье имя было не Виктор Туркасси, хотя именно так он зарегистрировался поза-вчера в гостинице, сидел в пижаме на краю кровати и, стуча зубами, пытался надеть носок.
Его знобило, руки тряслись, нога никак в носок не попадала, а тому, кто должен был через час или два стрелять из револьвера, это не сулило ничего хорошего. Последние тридцать восемь часов он пролежал под одеялом с температурой сорок один, не решаясь даже позвонить и попросить чаю, потому что боялся в бреду сказать лишнее. Он подхватил малярию в Северном Вьетнаме, где провел некоторое время на рисовых полях, выполняя особое задание, но скрывал это от начальства, потому что никто не стал бы посылать за границу агента, способного в любой момент начать бредить, а человек, которого звали не Виктор Туркасси, не собирался доживать остаток дней кабинетной крысой.
Ему удалось наконец натянуть носки и одеться: филиппинский чесучовый костюм, калифорнийская рубашка в цветочек и соломенная шляпа, купленная в Вайкики
[46]
, где он недавно провел три месяца, занимаясь оздоровлением агентурной сети, в которую просочились китайцы. По этой части он был асом. После ареста полковника Абеля в США он в одиночку произвел зачистку в организации, которую ФБР и ЦРУ уже практически держали в руках. Человек, которого звали не Виктор Туркасси, знал себе цену, и его оскорбил приказ вылететь на Таити с заданием, напомнившим ему времена, когда он был простым исполнителем. Расшифровав радиограмму, он впал в раздражение, повинное отчасти в приступе малярии, задержавшем выполнение приказа на два дня. Разумеется, его выбрали только потому, что он находился в тот момент в Гонолулу и оказался единственным свободным агентом в регионе. Но он уже лет восемь не держал в руках оружия и даже не носил его при себе: все такого рода дела давно перешли к его подчиненным. И вот теперь он сидел на кровати и собирал американский кольт из множества частей и деталей, рассованных по карманам и по разным углам чемодана. Руки все еще дрожали, и он десять минут прилаживал пружину затвора. Многообещающий результат! Придется стрелять в упор: в таком состоянии он мог не попасть в человека с трех метров.
Мысль, что придется выступать в роли киллера, при его-то звании и квалификации, была ему глубоко отвратительна. Потом он, конечно, потребует объяснений, но сейчас хочешь не хочешь надо выполнять приказ, переданный с кодом, означавшим первоочередную срочность — инфляция первоочередности была причиной постоянных трений в их ведомстве — и особую важность. Только трижды за всю свою карьеру он получал такие «горячие» инструкции. Однако сейчас в них чувствовалась какая-то поспешность, непродуманность и. попросту говоря, неразбериха. Он понял это мгновенно. Распоряжение явно основывалось на сведениях, полученных с Таити, то есть из местного источника. Он тут же среагировал и попросил вывести его на связь с информатором. Ответ пришел за два часа до вылета, и имя было помечено двумя крестиками, что означало «двойной агент», а в сопроводительной инструкции говорилось, что надо воздержаться от любых контактов с ним в ходе выполнения задания. Иначе говоря, жизненно важная операция планировалась на основании данных, поступивших из сомнительного источника.
Но верхом нелепости был условный код «звезда-звезда», так называемое «требование личной безопасности», что всегда смешило его, но в данном случае выглядело просто-напросто бюрократическим идиотизмом. «Звезда-звезда» означало, что, если вас убьют, тело должно быть ликвидировано во избежание проблем с полицией и прессой. Такое предписание предполагало наличие по крайней мере еще одного агента, если не целой местной сети. А его посылали на задание одного. То есть, если его пристрелят, он должен убрать потом собственный труп. Человек, которого звали не Виктор Туркасси, был настоящим профессионалом, и его злила такая небрежность. По опыту он знал, что она всегда влечет за собой риск и в большинстве случаев — провал операции. И вдобавок никакой «общей ориентировки», вообще ничего. Срочно лететь на Таити, убрать художника по фамилии Кон, Чингис-Кон — странное имя, скорее всего, псевдоним, — и незаметно изъять все бумаги, а также электрическую бритву и зубную щетку, тоже электрическую. Всё. Бритва и зубная щетка, видимо, содержали микрофильмы, но и тут никаких уточнений он не получил. Вероятно, это было как-то связано с грядущими ядерными испытаниями на Муруроа, но все равно непонятно, почему надо посылать на такое задание разведчика его класса, не снабдив хоть какой-то информацией.
Сразу по приезде он взял в аренду автомобиль, отправился к дому художника, изучил обстановку, но внутрь проникнуть не удалось. Там были люди — монах-доминиканец, еще какой-то мужчина и молодая женщина, они стояли у порога и разговаривали. Он остановил машину чуть поодаль и стал ждать, пока они разойдутся, но тут дали себя знать первые признаки малярии — он еле успел доехать до гостиницы, рухнул на кровать и почти сразу же впал в беспамятство. Сокрытие болезни было единственным изъяном в его безупречной служебной биографии. Сделка с профессиональной совестью во имя любви к профессии.
Он зарядил револьвер и сунул его в карман. Он настолько от этого отвык, что чувствовал себя чуть ли не американским гангстером. Это было все равно что послать полковника генерального штаба в штыковую атаку. Либо дело и вправду превосходило по важности и срочности все остальное, либо в Москве кто-то спятил.