— Христос не такой, — продолжал возмущаться Кон. — Он непокорный. Он не говорит да. Он говорит нет. Он кричит: нет! нет! Он не соглашается. Он испепеляет!
— А вы что, его лично знаете? — спросил Бизьен.
Кон яростно вытирал хлебом тарелку, словно стирал с лица земли века готического искусства.
— Не обращайте внимания, — сказала Меева. — Для него Христос — это святое. Он такой нетерпимый!
Бизьен задумчиво ковырял в зубах.
— Знаете, Кон, мне иногда кажется, что вы самозванец.
Кон раздавил еще несколько столетий страдания и покорности в своей тарелке и проглотил хлеб. У него зрело сильное желание съездить Бизьену по морде. Он терпеть не мог, когда его понимали.
— Что вы хотите сказать?
— Я начинаю думать, что по натуре вы прекрасный человек… Но почему-то делаете все, чтобы это скрыть.
— Именно так, — согласился Кон. — У меня натура одна из лучших на острове, спросите у Меевы. Вы имеете в виду размеры или запас прочности?
Бизьен рассматривал свою зубочистку.
— Циники, — сказал он, — это, как правило, очень ранимые люди, готовые убить родного отца, лишь бы побороть свою уязвимость.
Кон рыгнул.
Вдали китобойное судно вычерчивало на спокойных полуденных водах вторую линию горизонта, более отчетливую, чем размытая граница между бледной голубизной неба и бледной голубизной Океана. На рейде, на островке Моту-Ута, редкие пальмовые рощицы устремляли вверх длинные ощипанные шеи и зеленые головки с хохолками, а вокруг плавали черные кляксы мазута. Шестьдесят пять лет назад Моту-Ута был излюбленным местом уединения короля Помаре V. Последний повелитель Полинезии часто плавал туда один, на пироге, в мундире адмирала французского флота. Он брал с собой литр рома и Библию, которую переводил на таитянский язык. Как он объяснял своре англиканских пасторов, следивших, чтобы он не вернулся к ложным верованиям предков, он уединялся для размышления. На следующий день за ним посылали пирогу и мертвецки пьяного доставляли его во дворец, забрав из одной руки пустую бутылку и оставив в другой Библию.
Время от времени Кон отправлялся туда, устраивался под пальмами, которые укрывали некогда в своей тени низложенного короля, умершего от цирроза печени, если не души, и там с королевским размахом напивался в память о человеке, в котором Гоген надеялся найти покровителя.
— Кто вы на самом деле, Кон?
Кон заколебался. Он знал Бизьена уже давно, и в изнуряющей полуденной жаре, настойчиво возвращавшей его к самому себе, он вдруг ощутил такую острую потребность в дружбе, что ему стоило колоссальных усилий себя не выдать.
— Вы когда-нибудь слышали о деле Блейка и Девооса?
— Да, что-то припоминаю.
— Блейк и Девоос были выдающимися биологами, оба лауреаты Нобелевской премии. Их тела нашли в машине, упавшей в море с двухсотметровой высоты в Эзе, на Лазурном берегу.
Мое имя ничего вам не скажет, но я был третьим членом, хотя и не столь блестящим, их исследовательской группы в Кембридже.
— А дальше?
— Мы разработали метод, стопроцентно эффективный, иммунизации организма против рака. Увы, нам показалось этого мало. Нам захотелось действительно стать, что называется, благодетелями человечества. Мы решили не публиковать свои результаты. И обратились к великим державам с ультиматумом. Мы оповестили их о своем открытии, способном продлить жизнь миллионам, а в обмен потребовали немедленного разоружения и уничтожения запасов ядерного оружия. В случае отказа мы намеревались сообщить журналистам о том, что найдена вакцина против рака, а правительства не принимают наши условия и готовы обречь человечество на все мыслимые муки, лишь бы не разоружаться. На этот романтический шаг могли пойти только неисправимые идеалисты, безнадежно далекие от реальности. Через пять дней после того, как мы выдвинули свой ультиматум, трупы Блейка и Девооса были обнаружены в запертой матине на дне моря. Их оглушили на моих глазах, пока они ждали меня у обочины: по какой-то фантастической случайности я отошел от машины, чтобы помочиться. Я видел, как потом убийцы столкнули машину в пропасть. С тех пор я скрываюсь. Я изменил внешность и обжег подушечки пальцев, чтобы избавиться от отпечатков, но они все-таки вышли на мой след, не знаю уж как. В Тринидаде меня едва не прикончили. Я спасся чудом. Со дня на день они доберутся до меня и здесь. На этот счет у меня нет никаких сомнений. Ну а пока я, как видите, стараюсь пользоваться жизнью.
— Браво! — сказал Бизьен.
Кон был польщен. Приятно получить похвалу от знатока.
— Очень красиво!
— Правда?
— А с ушами вы ничего не делали?
Кон рассмеялся.
— Обязательно расскажите эту историю туристам и организуйте сбор средств в вашу пользу, — продолжал Бизьен. — В ней есть какая-то доля истины, совершенно необходимая, чтобы придать обману правдоподобие и убедительность. Могу даже определить природу номера, который вы здесь разыгрываете.
Широкая улыбка расцвела на губах «бродяги южных морей» и утонула в бороде.
— Я вас слушаю. Повеселите меня.
— Я уже давно к вам присматриваюсь и пришел к некоторым выводам. Ваш «номер» заключается в том, что вы представляете Человека — напишем его, если вы не против, с заглавной буквы, — который возвращается на место преступления и бродит по местам, бывшим некогда земным раем. Я имею в виду не только Таити… Я даже подозреваю, что этот «номер» отвечает какой-то вашей внутренней потребности. В нем ощущается доля бескорыстия… и подлинности.
Кон приподнял капитанскую фуражку в знак восхищения.
— Люблю, когда меня понимают! — объявил он.
Меева смотрела на них с восторгом. Ее красивое лицо выражало интеллектуальное наслаждение, которое она неизменно испытывала, слушая вещи, абсолютно ей непонятные.
— А не поговорить ли о вас, Бизьен?
Наполеон туризма вздохнул и наморщил лоб, подняв брови так высоко, что они переместились чуть ли не на середину его лысины.
— О, у меня тоже натура творческая, не чуждая стремления к совершенству. В моей судьбе были поистине высокие мгновения. Одно из них я пережил несколько лет назад в Акрополе. Иногда я езжу в разные города и провожу инспекцию, так я оказался и в Афинах. Я сопровождал группу туристов, которые осматривали Парфенон под руководством одного из наших экскурсоводов. Вдруг я заметил, что некая пожилая дама остановилась посреди древнегреческих развалин и указывает куда-то вдаль. «Смотрите, смотрите! — воскликнула она. — Отсюда прекрасно виден «Хилтон»!» И она схватилась за фотоаппарат. Образ этой упоительной женщины, фотографирующей «Хилтон» из Акрополя, стал для меня, пожалуй, путеводной звездой туризма. Вы ведь знаете английское выражение «If you can’t kick them, join them!» Если не можешь их победить, присоединись к ним! Так я и делаю. Я им помогаю. И я не отступлюсь.