Вновь подошел офицер в каске, который уже говорил с Дараином до этого, и нервно произнес несколько слов. На его лице блестели крупные капли пота. Господин Дараин кивнул головой, и офицер удалился. Господин Дараин протянул руку Руссо…
— Ну что же, господин Руссо, думаю, теперь вам лучше удалиться… Если только вы не жаждете из профессиональной солидарности быть расстрелянным вместе со мной… Видите ли, сегодня ночью меня приговорили к смерти… Через несколько минут меня расстреляют.
Руссо пришлось страшно напрячь мускулы, чтобы вырваться из охватившего его оцепенения. Он обернулся: в двадцати шагах от него выстроились в линию, с оружием у ноги, двенадцать солдат. Командовавший расстрельным подразделением офицер стоял слева, держа в руке револьвер для контрольного выстрела. Повисла оглушительная тишина… Впервые до Руссо дошел смысл выражения: он слышал биение своего сердца…
— Ну да, — сказал господин Дараин. — Такое случается…
— Но ведь в Хаддане отменили смертную казнь, — пробормотал Руссо.
— За исключением тех случаев, когда речь идет о преступлениях против человечности, — напомнил ему господин Дараин с улыбкой, в которой трогательно смешались мертвенная бледность, золото и нос. — А на меня навесили всё… историю с самолетом, похищение мисс Хедрикс… пособничество Мандахару… измену, подрывную деятельность, геноцид…
Улыбка стала ярче.
— В общем, я продолжаю оказывать властям услуги, но теперь уже в качестве козла отпущения, — подвел итог господин Дараин. — Я совершенно невиновен… Я неоднократно предостерегал правительство о неблаговидных действиях Мандахара… Но он был моим непосредственным начальником, так что за неимением хозяина берут слугу…
После короткой борьбы со своим не слушающимся горлом Руссо обрел дар речи.
— Я вручил им документы, которые полностью снимают с вас вину… примерно час назад!
Господин Дараин в бессилии махнул рукой.
— Слишком поздно. Там наверняка на них даже не взглянули. Меня судили этой ночью. Видите ли, господин Руссо, в такого рода делах… ну, когда царят паника, беспомощность и страх, начальник полиции кончает либо расстрелом, либо министром внутренних дел…
Он еще раз простер руку и склонился в полупоклоне, со смесью притворного раболепия и иронии, которая привела Руссо в восхищение. Право, они собираются расстрелять замечательный продукт английского воспитания.
— Прощайте, прощайте и будьте здоровы. Мои наилучшие пожелания мисс Хедрикс. Возвращайтесь проведать нас. Поверьте, мне очень жаль, что я не смогу принять вас лично…
К Руссо вернулась способность двигаться, и он побрел к своему джипу. Его бил озноб. Он наклонился, прислонился к джипу, повернул голову, посмотрел…
Господин Дараин срывал розу. Он аккуратно вставил ее в бутоньерку, и последним заданием, которое получил его старый и верный слуга, его восхитительный нос, было глубоко вдохнуть аромат красного цветка…
Затем начальник полиции повернулся к расстрельной команде и произнес несколько слов. По-видимому, он требовал, чтобы ему была предоставлена честь самому отдавать распоряжения. Офицер, державший в руке револьвер, вероятно, дал свое согласие, так как господин Дараин выпрямился, встал по стойке «смирно» и выкрикнул приказ…
Солдаты взяли оружие наизготовку.
Руссо отвернулся. Он ждал залпа, но была лишь тишина, продолжавшаяся в запахе роз. Несколько коротких гортанных слов — но это не был голос господина Дараина… Руссо поднял глаза и заставил себя посмотреть.
Господин Дараин ждал, опираясь на свою трость. Его лицо было очень белым, но невозмутимым.
Солдаты снова опустили винтовки прикладом к ноге.
Возле джипа жужжала оса.
Офицер, который только что приостановил казнь, стоял в джипе с поднятой рукой, жадно слушая инструкции, которые ему передавали по радиотелефону. Голос говорившего был торопливым, встревоженным, вопрошающим, и офицер отвечал, делая успокаивающие жесты…
Руссо хотелось выть, колотить, убивать. Кто дал им право вот так вот мучить человека…
В тишине, которая сама по себе была пыткой, протянулось несколько невозможных минут. Руссо повернулся к своему сопровождающему, и тогда тот сделал нечто совершенно неожиданное для человека, который до сего момента был неизменно замкнут, надменен и насуплен: он улыбнулся.
Прошло еще несколько минут ожидания, которые оживляли лишь осы и знаменитые розы Хаддана, затем тишину внезапно разорвал стрекот мотора, и во двор на полной скорости влетел мотоциклист. Он выхватил из своей сумки два листа бумаги и вручил их офицеру, который вновь вступил в бесконечную беседу по радиотелефону…
— Да что же это за издевательство? — закричал Руссо.
Прозвучал новый приказ, солдаты расстрельной команды развернулись и зашагали к грузовику. Господин Дараин не двигался, до самого конца сохраняя почтение к воле верховной власти. Затем он достал из рукава носовой платок, слегка промокнул им лоб и лысину. Офицер выпрыгнул из «лендровера» и подошел к низложенному начальнику полиции. Он сказал ему несколько слов и вручил одну из двух депеш. Господин Дараин долго, внимательно с ней знакомился, явно прочитал ее дважды и одобрительно кивнул головой. Руссо наблюдал за этой сценой, как завороженный, у него было такое чувство, будто он находится на совершенно чужой планете, которой нет ни в одном атласе звездного неба; и тут он увидел, как офицер встал по стойке «смирно», отдал честь, по-военному повернулся на сто восемьдесят градусов — Руссо машинально отметил, что это движение было выполнено на английский манер, — и пошел обратно к своей машине. Еще он увидел, что господин Дараин глубоко вздохнул и застыл, задумчиво глядя себе под ноги. Затем он поднял глаза, заметил Руссо и направился к нему, по своему обыкновению, слегка вразвалочку.
Руссо чуть не рухнул на джип. Он смотрел на господина Дараина косо, как человек, терзаемый delirium tremens,
[115]
которому мерещатся привидения и шабаш ведьм.
— Уф, — произнес господин Дараин, и Руссо почему-то показалось, что это сказано по-французски. — Мой приговор изменили…
— Тюрьма? — пробормотал Руссо.
— Нет, кое-что посерьезнее и пострашнее, — сказал господин Дараин. — Я только что назначен министром внутренних дел…
— Хе, хе, хе… — произнес Руссо, и это было куда ближе к икоте, чем к смеху.
Носовой платок еще раз порхнул в аристократических пальцах, затем исчез в рукаве.
— По-видимому, наверху не только убедились в моей верности и моей лояльности — благодаря вам, дорогой друг, благодаря вам… и юному принцу! — но и сочли, что во главе сил безопасности я смогу играть роль, так сказать, гаранта примирения, приемлемого… скажем так, и для тех, и для других…
— В этом доме не найдется чего-нибудь выпить? — устало произнес Руссо.