Вечером 2 августа Эйб встал с постели, оделся в темноте и на цыпочках вышел из комнаты, где спали его родные. Ровно в половине двенадцатого он пересек Вашингтон-сквер и направился на север, как и предписывалось в записке, которую тем утром сунули ему под дверь. Ему предстояло встретиться с Генри в двух милях от начала Пятой авеню, напротив приюта на углу Сорок четвертой улицы.
Я миновал несколько кварталов. Улицы становились все пустыннее и темнее. Величественные здания и шумные тротуары сменились рядами двухэтажных домов. В окнах не теплился свет. Вокруг было совершенно безлюдно. Проходя через Мэдисон-сквер-парк, я восхищенно воззрился на остов какого-то огромного, незнакомого мне строения.
[38]
Меня поразила абсолютная тишина. Опустевшие улицы. Мне представилось, что я остался один во всем Нью-Йорке, но тут мое внимание привлек стук каблуков по мостовой.
Эйб кинул взгляд через плечо. За ним неотступно следовали трое мужчин.
Как я мог раньше их не заметить? Неужели совсем оглох от старости? Ввиду последних городских происшествий я решил, что лучше всего запутать следы, и направился на юг, в сторону Вашингтон-сквер, назад к безопасному свету газовых фонарей и людным улицам. Генри может и подождать. Какой же я дурак! Я вышел из дома без оружия, хотя прекрасно знал, что в столь поздний час джентльмен рискует наткнуться на грабителей (или кого похуже), а на вмешательство полицейских рассчитывать не приходится. Я мысленно обругал себя и свернул налево, на Тридцать четвертую улицу. Позади послышались шаги, и сердце у меня ушло в пятки. Можно было не сомневаться в намерениях этих ребят. Я пошел быстрее. Они тоже. Только бы добраться до Бродвея, подумалось мне.
Эйб не успел. Преследователи пустились бегом. Авраам кинулся прочь, снова свернул налево и проскользнул между двумя строительными площадками в надежде оторваться.
Я все еще бегал быстро, но [они] оказались проворнее. Я понял, что от погони не уйти, обернулся и встретил преследователей кулаками.
Линкольну было почти пятьдесят. Он уже пятнадцать лет не брал в руки оружия и не ввязывался в драки. И все же он успел нанести каждому из нападавших по нескольку ударов, пока один из них не ударил в ответ. Эйб потерял сознание.
Я очнулся в полной темноте; где-то внизу слышался слабый скрип колес. Я находился в коляске.
«Выруби его!» — приказал незнакомый голос.
Голова взорвалась от острой и краткой боли… Я увидел все краски вселенной, все ее величие… А потом провалился в пустоту.
— Мне очень жаль, — произнес знакомый голос, — но мы не можем открыть смертному наше пристанище.
Это был Генри.
С меня сняли капюшон, и я увидел, что стою посреди огромного двухъярусного бального зала. Потолок с замысловатым узором раскинулся в тридцати футах над моей больной головой; длинные красные занавеси были задернуты; канделябры тускло подсвечивали окружающее пространство. Позолота на позолоте. Мрамор по мрамору. Тончайшая резьба, изысканнейшая обстановка, деревянный пол, настолько темный и гладкий, что казался черным зеркалом. Роскошнее зала я не видел и, раз уж на то пошло, даже не смог бы вообразить.
За спиной у Генри трое мужчин разного возраста стояли вокруг камина, по-королевски отделанного мрамором. Все они взирали на меня с презрением. Полагаю, это и были те самые преследователи. Перед очагом друг напротив друга располагались два дивана, а между ними — невысокий столик. На столике стоял серебряный чайный сервиз. Огонь отражался в отполированных стенках чашек и отбрасывал странные, завораживающие тени на стены и потолок. На диване слева сидел с чашкой в руке невысокий, худощавый седеющий джентльмен. Я его уже где-то видел… Точно… Но я был настолько сбит с толку, что не сумел его узнать.
Постепенно придя в себя, я заметил, что в комнате находятся еще два с лишним десятка джентльменов: некоторые стояли у меня за спиной, некоторые присели у стены в кресла с высокими спинками. Еще двадцать наблюдали сверху, из темного бельэтажа. Было ясно, что [они] не желают показывать свои лица.
— Прошу. — Генри жестом предложил Эйбу присесть на диване напротив невысокого пожилого джентльмена.
Я не решался и шагу ступить. Наконец Генри (он, видимо, почувствовал, в чем причина моей нерешительности) подал знак моим преследователям, и они отошли от камина.
«Даю слово, — сказал он, — сегодня тебе больше не причинят вреда».
Я принял его обещание на веру и сел лицом к тому самому джентльмену, которого никак не мог узнать. Левой рукой я держался за затылок, а правой опирался на диван, чтобы не упасть.
— Они вампиры, — объяснил Генри, кивнув на троих нападавших, которые сели у стены.
— Это я уже понял, спасибо, — огрызнулся Эйб.
Генри улыбнулся:
— Мы все вампиры. — Он обвел взглядом зал. — Проклятые кровопийцы. Исключение составляешь лишь ты… да мистер Сьюард.
Сьюард…
Сенатор Уильям Сьюард, в прошлом губернатор Нью-Йорка, активно выступал в Конгрессе за отмену рабства. Ожидалось, что в 1860 году он станет кандидатом в президенты от республиканцев. Они с Эйбом встречались девятью годами ранее в Новой Англии во время кампании в поддержку генерала Закери Тейлора по прозвищу Старый сорвиголова.
— Рад снова вас видеть, мистер Линкольн, — поздоровался сенатор.
Эйб пожал ему руку:
— Взаимно, мистер Сьюард. Взаимно.
— Ты, безусловно, осведомлен о подробностях карьеры мистера Сьюарда? — уточнил Генри.
— Да.
— Тогда тебе известно, что на предстоящих выборах ему прочат победу.
— Разумеется.
— Разумеется… — повторил Генри. — Но скажи-ка, известно ли тебе, что Сьюард прикончил почти столько же вампиров, сколько и ты?
Эйб прикусил губу, чтобы не разинуть рот. Сьюард, тщедушный книжный червь из высшего общества, — и охотник на вампиров? Не может быть!
— Вот так открытие! — продолжал Генри. — Открытия как раз и свели нас сегодня.
Он расхаживал взад и вперед перед камином.
— Я пригласил тебя, поскольку мои коллеги пожелали увидеть тебя своими глазами и понять, что я в тебе нашел. Они хотели посмотреть на Авраама Линкольна, о котором я говорю столько лет. Я позвал тебя, чтобы доказать, что ты способен на свершения, которых мы ждем. Они должны были лично оценить твои способности, прежде чем двигаться дальше.
И как же они собираются меня оценивать? По тому, насколько споро я их обезглавлю?
В темноте зазвучал новый голос:
— Мистер Линкольн, я уверен, что мы найдем более приятный способ.
В комнате раздались смешки. Генри вскинул руку, и вампиры притихли.
— В этом нет нужды, — объяснил он. — В ту самую минуту, как тебя принесли в этот зал, они посмотрели в твое прошлое и увидели твою боль; они заглянули тебе в душу — так же, как я в свое время. Если бы тебя признали недостойным, то не позволили бы находиться в нашем обществе.