Когда Симонов начал ходить, беседы их стали чаще касаться текущих проблем, тем более что у невольных путешественников по лауну таких проблем было более чем достаточно.
А Дронов пропадал в лауне. Уходил с закатом и возвращался к рассвету, бросал у гнезда охапки съедобных листьев и корешков. Иногда приносил пластины белого мяса, которое только выглядело странно, а на вкус оказалось вполне удовлетворительным.
Поначалу Симонов не приставал к нему с расспросами, у него и в убежище дел хватало — он нашел у стены выходящий из земли пласт глины, наковырял ее во множестве и употребил на изготовление кособоких кувшинов, которые эталоном гончарного искусства не были, но, будучи обожженными, воду держали хорошо, да и на костре не разваливались.
— Где ты шастаешь по ночам? — наконец не выдержал он, заваривая в своем изделии пахучие листья. — Ты смотри, случится с тобой что, я один не выберусь. Зачем тогда, спрашивается, ты столько сил приложил, чтобы меня с того света вытянуть?
— Паша, помолчи. — Дронов растянулся на мягкой подстилке гнезда, ощущая, как ноет от полученных в скитаниях ушибов все тело. — Занимайся домашним хозяйством. Такая у тебя пока планида.
— Нет, ты серьезно скажи, — настаивал товарищ. — Какого черта ты мне ничего не говоришь? Я ведь волнуюсь!
— Да так, — беззаботно махнул рукой Дронов. — Ничего серьезного. Мысль одна была, да, видно, не судьба ей сбыться. Жалко мне тебя, дурака, не дойдешь ты пешком.
— А ты, выходит, транспорт ищешь? — Симонов протянул ему Красную кружку с горячим чаем.
— Хотел. — Дронов с наслаждением сделал небольшой глоток. — Только ничего у меня не получается, слишком резвы мои кандидаты в лошади, Паша, одно беспокойству от них и никаких перспектив.
— Как ты думаешь, нас еще ищут? — Симонов привычно сел на корточки у земляной стены.
— А сам ты как думаешь? — невесело хмыкнул Дронов.
— Я так думаю, Дима, что нас с тобой давно уже списали. И правильно, между прочим, сделали. Я сам на месте начальников давно бы поиск прекратил. Зачем людей напрасному риску подвергать? Выберемся сами — значит повезло. Не выберемся — что ж, помянут нас. Ты что-нибудь слышал о тех, кто из лауна выбрался? Не байки это, которые сочиняются для поднятия духа?
Дронов вытер лицо ладонью.
— Не байки, — сказал он. — Ты про Сергея Сергеевича Думачева слышал?
Глава девятнадцатая
Сергей Сергеевич Думачев был рядовым гражданином Страны Советов.
Он был не первым и не последним, кто попал в жернова карательных органов и получил десять дет без права переписки. По профессии он был биолог и занимался мушками-дрозофилами, пока советские генетики не получили издевательского прозвища мухолюбов и не были официально признаны английскими й французскими шпионами. Но он был первым, кто ушел из Поселка. Было это в тридцать девятом году, собственно, Поселка еще не было, а наскоро огороженная колючей проволокой зона перестала существовать, поскольку охранять ее стало некому. Заключенных в Район пригнали для того, чтобы проверить возможность существования в новом мире, поэтому пока и выбрали среднюю климатическую зону, но позже подобные воспитательно-трудовые учреждения для врагов советской власти планировали создать в местах скопления редкоземельных элементов, которые промышленным путем собрать было просто невозможно. После Большой Бойни на Район не то чтобы махнули рукой, но оставили фактически на произвол судьбы, что само по себе явилось очередным безжалостным экспериментом на выживание. Потом началась война, и уже никому не было дела до людей в лауне.
[6]
Думачев ушел за пределы зоны и пропал. Думали, что он погиб.
Через семь лет, уже когда районом спал заниматься Бояславцев случайно найденная пещера, приспособленная кем-то под жилье, привлекла к себе внимание старателей, искавших что-то для нужд Поселка. В пещере и был обнаружен дневник Думачева, который он вел на протяжении всего времени своего отшельничества.
Дневник этот был уникальным, день за днем он описывал врастание человека в лаун, ужасы одиночества и тоску человека, мечтающего вырваться в привычный мир. Он не предназначался для печати, это была хроника человека, затерянного во враждебных джунглях. Особенно тяжелое впечатление производили страницы, на которых Думачев боролся с подступающим безумием. Страницы эти испещрены женскими головками, картинами привычного, но — увы! — такого недоступного мира. Некоторые страницы содержали одно и то же слово, повторяющееся несколько десятков раз. Чаще всего Думачев вспоминал какую-то Ирину, трудно теперь сказать, была ли она его родственницей, любовницей или женой.
Сам Думачев объявился в пещере несколько дней спустя. К удивлению старателей, был он бодр и в полном рассудке, пришельцам поначалу не очень обрадовался и, только узнав, что условия жизни в лагере кардинально изменились, познакомил пришельцев со своим подсобным хозяйством. Именно по его описаниям позднее были созданы справочники о лекарственных свойствах растений лауна, съедобных качествах этих растений и получена бесценная информация о поведении обитателей лауна, причем наблюдения эти делались специалистом и с очень близкого расстояния, недоступного в то время другим исследователям.
— А правда, что он некоторых обитателей лауна приручил? — поинтересовался Симонов.
— Правда, — сказал Дронов. — И не просто приручил, но и других научил этому. А потом, когда это стало возможно, вернулся на Материк. Очень он по нему скучал. Понятное дело, столько лет был оторванным от людей, ему небось казалось, что на Материке его встретят с распростертыми объятиями. Наверное, о славе мечтал. А того не понимал, что все эти исследования остаются по-прежнему секретными и любые материалы по лауну к публикации запрещены. Нет, вроде бы ему рот тогда персональной пенсией заткнули, ордена какие-то повесили, но это, прямо скажем, малая компенсация за восьмилетнее отшельничество.
— Вот и мы, — хмуро сказал Симонов. — Проблуждаем в лауне остаток жизни, хозяйством обзаведемся, войну обитателям лауна объявим. А под конец жизни найдут нас, и будем мы, шамкая беззубыми ртами, делиться со всеми желающими опытом выживания в сверхэкстремальных условиях.
Дронов задумчиво смотрел на свисающие вниз серебряные нити.
— Тогда уж убежище побезопаснее подобрать придется, — вслух подумал он. — Сам понимаешь, в этой норе мы себя в безопасности чувствовать никогда не будем. Не дай бог оказаться на маршруте движения тальпа, ничто ведь не спасет!