В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Март cтр.№ 27

Анна попыталась поднять руку, но у нее ничего не получилось, она застонала. И тут Челданов сделал непоправимую ошибку: достал из кармана фотографию и показал женщине. Сам он не мог разобрать подпись и хотел, чтобы это сделала Анна, но она лишь вскрикнула: «Он!» — и потеряла сознание. Майор решил перевести мать Лизы в корпус, где лежали вольнонаемные, и отправился искать начальника санитарной части. Сладковатый запах крови вызывал тошноту. С трудом он пробрался на лестничную клетку, где кроме двоих охранников с винтовками никого не было, побежал вниз. А когда вернулся, было уже поздно, Анна Мазарук лежала на лестничной клетке с проколотой грудью.

Солдат пытался оправдаться: — Да я же не хотел, товарищ майор, она выскочила на площадку. Я кричу: «Стой! Назад!» — она не слышит. Я винтовку к бою и опять кричу: «Стой!» — увидела штык и прямо на него грудью со всей силы. Насквозь. Я и не думал ее колоть. Сумасшедшая.

Взбешенный, в приливе ярости, Челданов ворвался в баню, где сидели голые блатари, окруженные охраной, выхватил револьвер и расстрелял весь барабан, раскраивая пулями бритые черепа. Никто не посмел вмешаться. На цементном полу образовались кровавые лужи.

Патроны кончились, и майор вышел из бани, хлопнув за собой дверью.

Дело Анны Мазарук он сохранил у себя, включив в него дату гибели. Лизе Харитон ничего не сказал. Ни тогда, ни позже. Однажды он наткнулся на письма ее матери, присланные в то время, когда она еще могла гордиться тем, что дочь стала первооткрывателем. После того, как Колыма превратилась в имя нарицательное и покрыла себя позором, писать перестала. Там же была поздравительная новогодняя открытка от отца Лизы. Челданов обратил внимание на подпись и сравнил ее с той, что была на фотокопии доноса. Ему стало ясно, почему Анна покончила жизнь самоубийством. Многое можно стерпеть и вынести, но если тебя предал тот, в кого ты верил больше, чем в себя, жизнь теряет смысл.

Дело матери Лизы Харитон спрятал в особом тайнике, о котором жена не подозревала. Она до сих пор верила, что ее родители живы-здоровы и счастливы, как было всегда.

Варя взяла с собой только блокнот и карандаш. Бохнач предупредил: «Кроме тебя к одиночкам никто не допускается. Даже я. Ты несешь за этих людей полную ответственность. За месяц или два их надо поставить на ноги — вылечить и откормить».

В отделение с блоками-одиночками теперь можно было попасть только через тяжелую, обитую жестью дверь с зарешеченным окошком. Варя позвонила. В окошке появилось строгое лицо в солдатской шапке со звездочкой. Сначала загремели ключи, потом с лязгом сдвинулся засов. Дверь отворилась. Оба охранника отдали женщине в белом халате честь. Очевидно, их не информировали, что она тоже из числа заключенных.

Широкий, не очень длинный коридор сверкал чистотой. Несмотря на то что в конце было большое окно с крепкой решеткой, света все равно не хватало. Двери камер тоже обиты жестью, в них небольшие наблюдательные оконца. Пять камер с одной стороны, пять с другой. Бохнач говорил, будто скоро им разрешат переделать это крыло и оно станет дополнительным отделением для военнослужащих, вольнонаемных и местных жителей. Скорее бы. Слишком расточительно использовать такое большое помещение для десятерых человек, а сейчас вообще здесь всего трое.

— Какие камеры заняты? — спросила Варя сержанта.

— Третья, пятая, седьмая. Все по левой стороне.

— Начнем по очереди.

Сержант провел женщину к третьей камере и, прежде чем открыть ее, тихо сказал:

— Товарищ доктор, вам нельзя так приходить.

— Как?

Он кивнул на ее ноги. Варя опустила глаза: кирзовые ботинки, грубая юбка…

— С голыми ногами, — тихо добавил сержант. — Это же зверье, они женский запах за версту чуют. Опасно. Терять-то им нечего.

— И что ты предлагаешь?

— Сапоги и галифе. Только оружие с собой не берите и острые предметы. Отымут. Я рядом, не бойтесь.

— Я ничего не боюсь, сержант, спасибо за заботу. Твое замечание учту. В чем-то ты прав.

Галифе достать еще можно, но сапоги — несбыточная мечта. Их имели только офицеры. Не ходовой товар. Мечтою каждого, даже вольнопоселенного, были валенки. В местах, где зима длится восемь месяцев, лучше валенок ничего не придумаешь, температура опускается до пятидесяти градусов.

Замок щелкнул, и дверь отворилась.

Просторная камера с большим окном. Топчан, табурет, привинченный к полу стол, кувшин с водой, тазик и ведро для отправления естественных нужд. На столе — потрепанная толстая книга. Похоже, привилегированным зекам разрешено читать. Варя об этом не знала.

Человек, сидевший на топчане, вовсе не походил на зверя. Варя считала себя сильной женщиной. И не только морально. Сколько раненых вытащила с поля брани на своих руках!

— Я одна зайду, постойте за дверью. Со мной ничего не случится.

— Не положено.

Доктор так взглянула на сержанта, что тот не стал настаивать.

— Здравствуйте. Меня зовут Варвара Трофимовна. Я врач, буду наблюдать за вашим здоровьем.

Не очень молодой высушенный сучок в холщовой робе мягко улыбнулся. В его глазах не было ни злости, ни ненависти, ни отчаяния.

— Вы пресвятая дева? — спросил он тихим мягким голосом, но его очень хорошо было слышно, будто он шептал тебе на ухо.

— Нет. Я всего лишь врач.

— Тогда как же вы будете наблюдать за тем, чего нет.

— Это вы о здоровье?

— Проходите, уважаемая барышня, присаживайтесь. Варя прошла к табурету и села.

«Господи, — подумала она, — он же дистрофик. Правда, мешков под глазами нет, зубы целы, глаза чистые».

— Я здоров, не беспокойтесь, барышня. Хочу спросить вас, все камеры заполнены? Я здесь со вчерашнего дня и еще не освоился. Ночью кого-то привезли, но вставать я не стал.

— Нет, не все. Только три.

— Значит, я из первого этапа, а вы будете нас лечить.

— Вы правы.

— За что же такое внимание? В лагерях мы нужнее. — Помолчав, он добавил: — Ну да бог с ним, поживем-увидим.

— На что вы жалуетесь?

— Жалоб еще не накопилось. Но хочу дать совет. Вам придется лечить мужчин. Вы очень приятная во всех отношениях женщина, и они будут вас стесняться.

— Меня? Я давно лечу мужчин, стеснительных видеть не довелось.

— Стеснительность часто скрывается за бравадой или откровенным хамством, если мужчин много. Так проявляется их беззащитность и слабость.

— Любопытная теория.

— Одно дело — больница. Больные всегда делают себе скидку. Но мы не в палатах, а в камерах, здесь каждый захочет выглядеть перед вами достойно. Дайте людям почувствовать себя мужчинами. Распорядитесь, чтобы их брили, выдали расчески и крышки для ведер. Некрасиво женщину встречать с открытой парашей, даже если она врач. Они меньше всего будут задумываться о вашей профессии, когда вы появитесь на пороге камеры. И не обращайте внимания на агрессивность и грубость. Это тоже признаки стеснительности. Хотите найти взаимопонимание, дайте возможность узникам почувствовать себя мужчинами, сильным полом.