Зима Гелликонии - читать онлайн книгу. Автор: Брайан У. Олдисс cтр.№ 89

— У твоего отца мания все запирать, — с улыбкой сказала Торес.

— Не глупи. Он ведь Хранитель. И наше поместье должно быть не просто домом — домом, способным превратиться в крепость.

Он нашел то, что искал и снял с крючка большой ржавый ключ почти в ладонь длиной.

— Этого ключа никто не хватится, — сказал он, снова запирая буфет. — Возьми его. Спрячь. Это ключ от часовни, построенной твоим земляком, королем-святым. Помнишь, там, в лесу? Могут возникнуть неприятности — возможно, ничего серьезного, точно не знаю, что и когда. Возможно, из-за паука. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред. Если со мной что-то случится, потом могут схватить и тебя. Тебе может угрожать опасность. Тогда беги и спрячься в часовне. Возьми с собой рабыню — они все мечтают о побеге. Выбери женщину, которая хорошо знает Харнабхар, лучше крестьянку.

Торес опустила ключ в карман своих новых одежд.

— А что с тобой может случиться?

Она стиснула его руку.

— Возможно, ничего — у меня просто предчувствие.

Он услышал, как открылась дверь. Стуча когтями по плиткам пола, вбежали несколько суетливых гончих. Он толкнул Торес Лахл в тень буфета и вышел на середину зала. В зал вошел отец. Следом, позванивая колокольчиками на поясах, шествовали с полдюжины вооруженных людей.

— Нам нужно поговорить, — сказал Лобанстер, подняв палец. Потом повернулся и двинулся на первый этаж, в небольшую комнату со стенами, обшитыми деревянными панелями. Лутерин послушно шел за ним, а позади, поодаль, молча шагали вооруженные люди. Последний запер за собой дверь. С шипением зажглись биогазовые рожки.

Кроме деревянной скамьи и стола в комнате почти ничего не было. Здесь проводились допросы. Другая деревянная дверь, тяжелая, сейчас запертая, была обита полосами железа. Отсюда ступени вели в подвал с колодцем, в котором никогда не замерзала вода. Легенды гласили, что в самую холодную пору зимы там же сберегались наиболее ценные породистые животные.

— О чем бы мы теперь ни говорили, отец, я хочу, чтобы это осталось между нами, — сказал Лутерин. — Я даже не знаю, что это за господа у двери, хотя они чувствуют себя в нашем доме вполне свободно. Они не похожи на егерей.

— Они вернулись из Брибахра, — ответил Лобанстер, выговаривая слова так, словно получал от них холодное удовольствие. — Сегодня благородному человеку не обойтись без телохранителей. Ты слишком молод, чтобы осознать, какой раскол может внести чума в устройство государства. Сначала болезнь разрушает малые группы людей, потом принимается за большие. Появляется опасность распада всей нации.

У странных незнакомцев вид был очень серьезный. В тесной комнатке невозможно было далеко отодвинуться от них. Только Лобанстер стоял в стороне, неподвижный, отгородившись столом и барабаня пальцами по столешнице.

— Отец, мне оскорбительно то, что мы вынуждены говорить откровенно при незнакомцах. Мне это противно. Но я скажу тебе — и им тоже, если у них хватит совести стоять и слушать, — что в твоих словах наверняка все правда, но есть и большая правда, которой ты пренебрег. Есть другие причины вымирания нашей нации, отличные от болезни. Против занятия пауком — а это означает против людей и церкви — применяются очень жесткие меры, при этом жестокость превышает все разумные пределы, и в итоге все это повлечет еще большие потери, чем жирная смерть...

— Молчать, мальчишка!

Рука отца взметнулась к горлу.

— Жестокость — часть самой природы. Где еще искать милосердия? Только в человеке. Человек изобрел милосердие, но жестокость была до него, в самой природе. Природа — это давление на нас извне. Год за годом это давление повышается. Мы не можем бороться с природой иначе, чем привнося в нее нашу собственную жестокость. Чума — это последняя мера жестокости природы, и мы должны бороться с ней нашей жестокостью, собственным оружием природы.

Лутерин онемел. Под взглядом этих холодных светлых глаз он не мог объяснить, что если случайная жестокость, вызванная обстоятельствами, еще возможна, то возведение жестокости в нравственный принцип есть попросту извращение естественного порядка вещей. И то, что он слышал подобные высказывания от родного отца, вызывало у юноши тошноту.

— Ты просто наслушался олигарха и бездумно принимаешь его слова на веру, — только и вымолвил он.

— Это долг каждого из нас, — внезапно высоким звонким голосом проговорил один из вооруженных людей.

Странный незнакомый голос, давящая теснота маленькой комнаты, напряжение и гнев отца — все это вскипело в душе Лутерина. Словно со стороны он услышал собственный крик:

— Я ненавижу олигарха! Олигарх — чудовище! Он расстрелял армию Аспераманки! И поэтому я здесь как беглец, а не как герой. Теперь он уничтожает церковь. Отец, нам нужно бороться с этим злом, пока оно не поглотило и нас.

Он кричал что-то еще, словно в припадке, и смутно ощущал, как вооруженные люди взяли его за плечи и вывели из комнаты для допросов. Вскоре в лицо ему ударил ледяной ветер. Мела метель. Его провели через двор, к яме с биогазом, и дальше, к конюшне.

Всех конюшенных отослали прочь, отцовские «телохранители» тоже ушли. Лутерин остался один на один с отцом. Светлый взгляд отца по-прежнему был ему невыносим, и он со стоном сжал голову руками. Через некоторое время до его сознания дошло то, что говорил отец.

— ...остался единственный сын. Я должен воспитать тебя так, чтобы ты смог нести почетное звание Хранителя. Наверняка на твою долю выпадут тяжкие испытания. И ты должен быть сильным...

— Я сильный, отец! Но я не хочу подчиняться системе.

— Если нам приказали уничтожить паук, значит, мы должны это сделать. Если нам приказано уничтожить всех фагоров, значит, мы должны перебить их всех. Отказаться от выполнения приказа значит проявить слабость. Мы не можем жить без системы — иначе воцарится анархия.

Мать сказала мне, что у тебя есть женщина-рабыня, под чье влияние ты подпал. Лутерин, ты Шокерандит, и ты должен быть сильным. Необходимо избавиться от этой рабыни и жениться на Инсил Эсикананзи, как было договорено со дня твоего рождения. У меня нет сомнений, что ты должен подчиниться этому договору. Должен подчиниться не ради меня, но ради свободы и Сиборнала.

Лутерин усмехнулся.

— И что это будет за свобода? Инсил ненавидит меня, я уверен, а для тебя все это лишь политика. Сегодня мы живем по таким законам, что о свободе и речи быть не может.

Впервые с начала их разговора Лобанстер пошевелился. Это был простой жест — он лишь убрал руку с горла, чтобы протянуть ее к Лутерину:

— Верно, у нас суровые законы. Это понятно. Но без законов ни при каких обстоятельствах нет свободы. Без суровых законов, сурово же исполняемых, мы погибнем. Точно так же, как уже погиб без законов Кампаннлат, хотя климат там не такой суровый, как у нас в Сиборнале. Под ударами приближающейся Великой Зимы Кампаннлат рухнул. Но Сиборнал должен устоять.