Зима Гелликонии - читать онлайн книгу. Автор: Брайан У. Олдисс cтр.№ 90

Позволь напомнить, любезный сын, что Великий Год насчитывает тысячу восемьсот двадцать пять малых лет. И этот Великий Год закончится через пятьсот шестьдесят с небольшим лет, когда наступит время самых сильных холодов, в момент зимнего солнцестояния, когда Фреир будет от нас дальше всего.

До тех пор мы должны превратиться в железо. Обычные люди в эту пору не выживут. Со временем чума уйдет, и жить станет немного легче. Нам, жителям Харнабхара, это известно с самого рождения. Предназначение Великого Колеса — провести нас через тяжелые времена, чтобы мы снова могли выйти к свету и теплу...

Но Лутерин возразил, хотя и более спокойно:

— Я согласен с тобой, отец, Колесо поддерживает нас, именно так, как ты говоришь. Но согласись, сожжение первосвященника Чубсалида, величайшего из деятелей церкви, подвергающейся сейчас общим гонениям, этого святого и мудрого человека, есть жестокое злодеяние.

— В Колесе заключено главное противоречие, вот в чем соль, — Лобанстер издал горловой звук, напоминающий смех, и его зоб сотрясся под черным шелком. — Бессмысленное противоречие. Колесо не может спасти всю Гелликонию. Колесо не сможет спасти даже весь Сиборнал. Это просто сентиментальная достопримечательность. Колесо действует должным образом только тогда, когда в нем заключены убийцы и преступники. Колесо вступает в противоречие с научными принципами олигархии. Законы олигархии, и только они одни, могут дать нам возможность пережить Вейр-Зиму, которая уже занесла свой ледяной меч над головами наших детей. Вот почему церковь подлежит уничтожению. И первый шаг в сторону этого уничтожения — запрет занятий пауком.

И снова Лутерин не смог найти слов.

— И ты привел меня сюда, чтобы все это сказать? — спросил он наконец.

— Мне не хотелось, чтобы кто-то посторонний слышал наш спор. Меня тревожит твое пренебрежение законами касательно паука и уничтожения фагоров, насколько я понял со слов Эванпорила. Не будь ты моим сыном, мне пришлось бы убить тебя. Ты понимаешь это?

Лутерин лишь кивнул и уставился в земляной пол конюшни. Как в детстве, он не мог найти в себе сил взглянуть отцу в глаза.

— Ты понимаешь?

Лутерин все еще не мог говорить. Потрясенный, он испытывал острое отвращение к такому откровенному пренебрежению его чувствами, которое проявлял отец.

Утерев блестящий лоб, Лобанстер прошел через комнату к столу, где вместе с другой упряжью лежала седельная сумка. Отец отстегнул пряжку, и из сумки выпал рулон листовок, которыми та была переполнена. Взяв одну из листовок, он протянул ее сыну.

Вздохнув, Лутерин взял бумагу. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять ее смысл, прежде чем он выпустил ее из рук, на пол. Листок, плавно скользя, улетел в угол комнаты. Черным по белому в листовке описывались новые меры по обузданию чумы, а именно — любой человек, чье тело подверглось метаморфозам в результате болезни, подлежит уничтожению. Приказом олигарха. Лутерин не сказал ничего.

Тогда заговорил отец.

— Ты понимаешь, что, если ты не станешь мне повиноваться, я не смогу тебя защитить? Это не в моих силах.

Когда наконец Лутерин поднял на отца глаза, в его взгляде была печаль.

— Я всегда повиновался тебе, отец. Всю свою жизнь я поступал так, как ты хотел — как подобает послушному сыну. Я всегда был — и наверняка не заслуживал большего — лишь твоей собственностью. Я не сомневаюсь, что осознание чего-то подобного заставило Фавина свести счеты с жизнью, бросившись с обрыва. Но сегодня я не стану повиноваться тебе. И не только ради себя. Не только ради веры или ради государства. Ведь, как бы там ни было, это лишь абстракции. Я не стану повиноваться тебе ради тебя самого. Потому что то ли приближение Зимы, то ли влияние олигархии свели тебя с ума.

Щеки отца запылали зловещим румянцем, но глаза остались подобными светлому камню, как всегда.

Схватив со стола длинный черный сапожный нож, он протянул его сыну.

— Возьми, нож, глупец, и ступай за мной наружу. Там ты увидишь, кто из нас сошел с ума.

Снаружи валил густой снег, свиваясь серыми вихрями в закоулках поместья, словно торопясь как можно быстрее намести сугробы вровень со стенами. Телохранители отдельной группой ждали возле крыльца, засунув руки за пояс и притопывая, чтобы согреться. Около них стоял лойсь, все еще под седлом, рядом — встревоженный всадник. Прямо перед ними громоздилась гора мертвых фагоров; двурогие были забиты уже давно: снег падал на них и не таял.

Сбоку от наружных ворот на высоте больше человеческого роста из стены торчали несколько ржавых крюков. На крюках в петлях висели четыре мертвеца, трое мужчин и одна женщина. Все были раздеты.

Лобанстер толкнул сына в спину, заставил идти вперед. Прикосновение отца обжигало, подобно огню.

— Срежь этих мертвецов и взгляни на них. Посмотри, в каких чудовищ они превратились, а потом скажи, верно ли поступила с ними олигархия. Иди.

Лутерин двинулся вперед. Казнь состоялась совсем недавно. На искаженных лицах казненных еще не замерз пот. Все четверо перенесли жирную смерть, и тела их изменились.

— Закон создан для того, Лутерин, чтобы ему повиновались. Общество основано на законах, а без общества люди превращаются в животных. Мы поймали этих четверых сегодня по пути в Харнабхар и повесили их, потому что таков закон. Они умерли во имя выживания общества. И ты продолжаешь считать, что олигархия безумна?

Лутерин ничего не ответил, и отец сурово продолжал:

— Иди же, срежь их, взгляни на муку в их лицах и спроси себя, готов ли ты к такой жизни? И когда к тебе придет ответ, ползи на коленях ко мне.

Сын умоляюще взглянул на отца.

— Я любил тебя, как собака любит хозяина. Зачем ты заставляешь меня делать это?

— Срежь их!

Рука судорожно взметнулась к горлу.

Задыхаясь, Лутерин подошел к первому трупу. Он поднял нож и заглянул в перекошенное лицо мертвеца.

Он знал этого человека.

На мгновение он замешкался. Но он не спутал бы это лицо ни с каким другим, даже без роскошных усов, как сейчас. Тоннель Нунаат встал перед его глазами: то же искаженное напряжением лицо. Взмахнув ножом, он срезал останки капитана Харбина Фашналгида. В тот же миг его разум осенило. На мгновение он снова превратился в мальчика, предпочитающего год паралича правде.

Он повернулся к отцу.

— Отлично. С одним ты справился. Теперь следующий. Это закон, и ты должен ему повиноваться. Твой брат был слишком слаб. А ты должен быть сильным. Когда я был в Аскитоше, я слышал о твоих подвигах у Истуриачи. Ты сможешь стать Хранителем, Лутерин, и твои дети тоже. Ты сможешь стать кем-то большим, чем Хранитель.

Брызги слюны срывались с губ отца и уносились со снежным вихрем. Но выражение лица сына заставило его замолчать.

В одно мгновение его уверенность улетучилась. Отец обернулся к телохранителям, словно ища у тех поддержки, и его поясной колокольчик звякнул, может быть, в первый раз.