Вестники Времен: Дороги старушки Европы - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Мартьянов cтр.№ 83

— Множат сущности без необходимости, — дополнил Франческо, не отрываясь от книги. — За деревьями не видят леса, решают, что реальнее — субстанция или ощущение… Вот, послушайте, тут хорошо сказано… — он помолчал, перекладывая прочитанное в уме с латыни на понятный его спутникам язык, затем нараспев процитировал: — «Одно дело, что некоторая вещь находится в уме, и нечто другое — усмотрение того, что она существует. Даже невежда, будет, следовательно, убежден, что существует нечто в мысли, больше чего нельзя помыслить, ибо, как только он услышит это суждение, он его поймет, а то, что мы понимаем, существует в уме. Но, больше чего нельзя помыслить, несомненно, не может существовать исключительно лишь в нашем уме, ибо, если мы примем, что оно является исключительно лишь мыслимым, то мы также можем принять, что оно существует. Следовательно, если бы то, больше чего нельзя помыслить, находилось только в уме, тогда то, больше чего нельзя помыслить, было бы чем-то таким, больше чего можно помыслить. Но ведь это явно невозможно. Существует, следовательно, без сомнения, как в уме, так и в предмете нечто такое, больше чего нельзя помыслить…»

— Чего? — тоскливо переспросил Гай. Он понял все произнесенные слова, однако никак не мог составить из них некую цельную, завершенную картину, которая, похоже, была очевидна для Франческо. Мак-Лауд, посмотрев на вытянувшуюся физиономию ноттингамца, скривился, отчаянно пытаясь заглушить нарастающий смех, но все-таки не выдержал и приглушенно зафыркал.

— Это кто сказал? — донесся откуда-то из-за полок приглушенный голос Изабель. Франческо заглянул в начало книги, где стояло имя автора:

— Ансельм из Кентербери. По-моему, это ваш соотечественник.

— Твой, твой, — ухмыляясь, покачал головой Дугал. — Из Аусты в Пьемонте. Он только в конце жизни перебрался на Остров — когда умер великий Ланфранк и сынок Вильгельма Бастарда, тоже, кстати, Вильгельм, подыскивал, на кого бы нацепить титул следующего архиепископа Британии.

Франческо недоверчиво прищурился, а сэр Гисборн вовремя прикусил язык, не дав сорваться вопросу «Откуда ты знаешь?». Не то, чтобы он внезапно перестал доверять шотландцу, просто за несколько последних дней он намного продвинулся в изучении сложной науки подозрительности. Любой имеет право на сохранение собственных тайн, но должен не забывать, что его секрет обязательно попытаются раскрыть.

* * *

Библиотекарь вернулся скорее, чем предполагала заранее подготовившаяся к долгому и скучному ожиданию компания. Впрочем, скучать предстояло только господам рыцарям, ибо их попутчики увлеченно рылись в книжных россыпях, точно белки, наткнувшиеся на залежи орехов, перебрасываясь незнакомыми именами и названиями, словно напрочь позабыв о нависающей над ними всеми угрозе.

Хранилище рукописей замка Ренн Гаю откровенно не понравилось. Ему мерещилось, что книги смотрят на них и перешептываются голосами людей, чьи кости давно истлели в земле, и он втайне обрадовался, когда по балкону зашлепали стертые сандалии отца Ансельмо. Монах принес с собой ничем не примечательную книгу, из тех, что называются «in quarto» — «в четверть листа», переплетенную в выцветшую, некогда синеватую кожу, и украшенную по краям шлифованными бляшками розово-черного оникса. Он молча прошел к своему столу, отодвинул лежавшие на нем рукописи и наполовину переписанную книгу, и водрузил принесенный фолиант посредине, кратко сказав: «Вот».

«И что с ней делать? — опешил сэр Гисборн. — Просто полистать с умным видом? Да, для мессира Бертрана и Рамона эта вещь имеет некое особенное значение, но только для них!»

Он осторожно поднял книгу и раскрыл на первой попавшейся странице, решив, что немного посмотрит в нее, а потом небрежно окликнет Франческо — пусть попытается выяснить, о чем здесь говорится. Рукопись не выглядела слишком старой, и даже скудных познаний Гая о книжном деле хватило, чтобы догадаться — это не подлинник, а позднейшая копия с некоего текста. Глаз выхватил несколько строчек, но намерение сэра Гисборна прочитать их с треском провалилось. Книгу написали на старинной латыни, многословной, вычурной и непонятной. Он натыкался на знакомые слова, однако не осознавал смысла громоздких предложений.

Отец Ансельмо, дабы не мешать своим гостям, отошел к книжному шкафу и сделал вид, будто целиком занят перестановкой книг. Гай отчаянным жестом подозвал Мак-Лауда и выразительно ткнул пальцем в развернутый фолиант, прошептав:

— Я тут ни слова не понимаю. Может, Франческо разберет нам хоть несколько фраз — про что здесь написано?

— Нет, — отрезал Дугал, заставив компаньона удивиться и насторожиться. Шотландец забрал книгу, открыл ее на последних страницах и вдруг кивнул, точно нашел искомое. — Не надо, чтобы они ее видели, особенно Изабель.

— Почему? — недоуменно спросил Гай. — Ты знаешь, что это за книга? Расскажешь?

— Как-нибудь потом, — отмахнулся Мак-Лауд.

— Я хотел бы услышать сейчас, — сэр Гисборн решил проявить настойчивость. — Что ты скрываешь?

— Ничего. Верни книгу и пойдем отсюда.

— Дугал, — медленно проговорил Гай. — Мне не нравятся твои затеи с секретами. Они уже принесли смерть одному человеку. Почему бы тебе не…

— Это то, что вы искали? — из-за шкафа высунулся Франческо, и, прежде чем Мак-Лауд успел отдернуть руку, преспокойно взял ставшую причиной ссоры рукопись, открыл ее и начал листать. По мере того, как число листов слева возрастало, итальянец сначала растерянно приоткрыл рот, затем точно окаменел, сжав губы в узкую щель, несколько раз оглядывался, проверяя, далеко ли мистрисс Изабель, а на последних страницах его лицо приобрело никогда не виданное Гаем ранее выражение — смеси испуга, недоверия, восхищения и тревоги одновременно. Он с треском захлопнул книгу, протянул ее Дугалу и бесстрастным, скучающим тоном произнес:

— Весьма познавательный и любопытный труд. Я бы сказал — крайне любопытный.

— Я думаю то же самое, — согласился Мак-Лауд, но Гай понял — произнесенные слова ничего не значили, главное осталось невысказанным. Франческо, быстро уразумевший, что стал невольным соучастником в сохранении некоей тайны, сделал вид, будто ничего не произошло, а ведь он догадался о возможном содержании книги, прочтя всего несколько отрывков. Этих двоих сейчас объединил заговор молчания, вернее, не двоих, троих — отец Ансельмо наверняка отлично знает, чему посвящен томик в блекло-синей обложке. И только он, милорд Гай Гисборн, выполняет тут роль набитого соломой чучела, на котором все, кому не лень, упражняются в точности метания клинков!

— Гай, не злись, — очень тихо и быстро пробормотал шотландец. — Придет время и я все объясню. Френсис, разыщи Изабель, скажи: мы уходим… Господи-боже-ты-мой, почему именно мне всегда выпадает разгребать чужое дерьмо? — последнее маловразумительное высказывание компаньона слилось для Гисборна в одно длинное слово, он повернулся, испытывая давно забытое чувство подростка, не принятого сверстниками в непонятную и захватывающую игру, и внезапно, как вчера вечером, догадался, какие слова ему надлежит сказать.