Сохраняющая машина - читать онлайн книгу. Автор: Филип Киндред Дик cтр.№ 84

— А они ждут не дождутся получить вот это. — Фергессон стукнул по стоявшему на сиденье стальному ящику; прикоснуться к прочному, надежному металлу было приятно. — Если там у вас действительно настолько худо.

— Уж в этом-то не сомневайся, — кивнула Шарлотта. — Хуже просто некуда. Не знаю даже, поможет ли все это — он ведь, считай, ни на что больше не способен. — На ее лбу появились озабоченные морщинки. — Попробовать, конечно, стоит, но я не очень-то надеюсь. — Не бойся, — заверил ее Фергессон, — разберемся мы с вашим поселком, наведем порядок.

Голос его звучал легко, почти беззаботно; самое первое сейчас — успокоить девушку. Такая вот паника может выйти из-под контроля — выходила уже, и не раз.

— Но не сразу, не в один момент, — добавил он, искоса взглянув на соседку. — Раньше нужно было сообщить.

— Мы думали, это просто лень, но ведь он и вправду умирает. — В ее голубых глазах мелькнул страх. — От него не получить теперь ничего толкового. Сидит, словно здоровенный ком, — и все. Не разберешь, то ли заболел, то ли вообще умер.

— Просто он очень старый. — Фергессон говорил негромко и вразумительно, словно успокаивал перепуганного ребенка. — Насколько я помню, вашему билтонгу уже сто пятьдесят.

— Но ведь они живут многие столетия, так всегда говорили!

— У них невыносимая нагрузка. — Сидевший сзади пассажир провел кончиком языка по пересохшим губам и напряженно подался вперед; кожа его сжатых в кулаки рук потрескалась, в нее глубоко въелась несмываемая грязь. — Вы забываете про непривычность условий. На Проксиме билтонги работали все вместе, а здесь разбились поодиночке — да и тяготение у нас сильнее.

Шарлотта кивнула, однако убежденности на ее лице не было. — Господи! — пожаловалась она. — Это ужасно, вы только посмотрите! — После небольших поисков из кармана розового свитера появился круглый предмет размером с десятицентовую монету. — Теперь все, что он печатает, получается вроде этого или еще хуже.

Фергессон взял часы и осмотрел их, краем глаза продолжая следить за дорогой. Непрочный, как пересохший лист, ремешок сразу сломался, оставляя на пальцах хрупкие темные волоконца. Циферблат выглядел как надо, но стрелки не двигались.

— Не идут, — объяснила Шарлотта, забирая часы назад. — Видишь, что там? — Она открыла их и показала Аллену, недовольно поджав ярко-красные губы. — Полчаса в очереди стояла, а в результате — какая-то размазня.

Вместо механизма под крышкой крошечных швейцарских часов была сплавленная неструктурированная стальная масса; никаких отделенных друг от друга шестеренок, пружин, камней — только поблескивающий кисель.

— А с чего он работал? — спросил пассажир. — С оригинала?

С оттиска, но это был хороший оттиск. Он сам его и делал тридцать пять лет назад, для моей мамы. Можете себе представить, что я почувствовала, когда увидела такое. Я же не могу ими пользоваться. — Шарлотта вернула скиселенные часы в карман свитера. — Я так взбесилась, что… — Она замолчала и выпрямилась. — Ну вот и приехали. Видите красную неоновую вывеску? Там как раз и начинается наш поселок.

Вывеска с надписью

СТАНДАРД СТЕЙШНЗ ИНК.

А под ней, на обочине дороги, безукоризненно чистое сине-красно-белое здание. Безукоризненно? Подъехав к бензоколонке, Фергессон притормозил; и он и его пассажиры напряженно глядели в окна машины, заранее готовя себя к неизбежному потрясению.

— Видите? — высоким, срывающимся голосом спросила Шарлотта.

Бензоколонка буквально рассыпалась, выглядела очень старой — старой и обветшалой. Ее здание покоробилось и просело, словно под тяжестью многих веков; ярко-красная неоновая вывеска неровно мигала, ежесекундно грозя потухнуть совсем. Насосы проржавели и тоже деформировались. Все это сооружение начинало вновь обращаться в пепел, в черные, бесцельно гоняемые ветром пылинки, возвращалось к праху, из которого когда-то восстало.

Глядя на готовую исчезнуть с лица земли бензоколонку, Фергессон ощутил холодное дуновение смерти. В его собственном поселке распада не было — пока. Оттиски, конечно же, изнашивались, но питтсбургский билтонг сразу же их заменял; новые оттиски делались по оригиналам, предметам, сохранившимся с довоенного времени. В этом поселке оттиски, из которых он, собственно, и состоял, не заменялись.

И нет смысла говорить о чьей-то там вине, билтонги ограничены в своих возможностях, как и любые другие существа. Они работали на пределе, а к тому же — в чуждой для себя среде.

Зародилась эта раса, судя по всему, в системе Центавра; привлеченные вспышками водородных бомб, они прилетели в последние дни войны и увидели черный радиоактивный пепел, среди которого жалко копошились, пытаясь сохранить хоть какие остатки разрушенной цивилизации, немногие пережившие катастрофу люди.

Разобравшись в ситуации, на что ушло некоторое время, пришельцы разделились поодиночке и взялись за работу, начали дублировать приносимые людьми вещи; именно таким образом удавалось билтонгам выжить на родной их планете — создав в малопригодном для обитания мире закрытую область с удовлетворительной средой.

У одного из насосов бензоколонки какой-то человек пытался заправить бак своего «Форда» шестьдесят шестого года. Бессильно чертыхаясь, он рванул прогнивший шланг; хлынула тускло-янтарная жидкость, грязная, промасленная щебенка быстро ее впитывала. Корпус этого насоса протекал чуть не в десятке мест; другой, соседний с ним, вдруг покачнулся и прямо на глазах рассыпался грудой мусора.

Шарлотта опустила в машине стекло.

— Шелловская бензозаправка держится лучше, Бен! — крикнула она. — На другом конце поселка.

Плотно сложенный мужчина, побагровевший и мокрый от пота, неуклюже, по-медвежьи подошел к бьюику. — Черт бы ее! — пробормотал он. — Здесь вообще ни шиша не получается. Подбросьте меня через поселок, наберу там ведро.

Фергессон открыл заднюю дверцу, руки его тряслись.

— У вас тут что, все так?

— Еще хуже. — Бен Унтермейер благодарно опустился на сиденье рядом с прежним пассажиром, и бьюик тронулся с места. — Посмотрите хоть на это.

Бакалейная лавка обрушилась, превратилась в груду искореженной стали и бетона. Витринные окна вылетели, везде разбросаны мешки с товарами. Среди всего этого разгрома бродят люди, охапками подбирают продукты, пытаются разобрать завалы. Лица у всех озлобленные и мрачные.

Улица в жутком состоянии — трещины, глубокие колдобины, рассыпающийся поребрик. Из лопнувшей трубы течет мутная, слизкая вода, лужа все растет и растет. И магазины, и стоящие по обочинам автомобили выглядят грязно, запущенно. На всем отпечаток дряхлости, изношенности. Обувная мастерская заколочена, разбитые окна заткнуты грязными тряпками, с поблекшей вывески шелушится краска. Рядом — грязное кафе, клиентов всего двое — жалкого, несчастного вида люди в перемятых деловых костюмах, они пытаются читать газеты и пьют из потрескавшихся чашек похожий на помои кофе; когда ктонибудь из них поднимает чашку, капли отвратительной жидкости дробно падают на изъеденную червями стойку. — Долго так продолжаться не может. — Унтермейер обтер покрытый потом лоб. — Слишком уж быстро все обваливается. Люди даже в кино теперь боятся ходить. Да и чего туда ходить. Пленка все время рвется, а половину времени фильм идет вверх ногами. — Он окинул любопытным взглядом худое, с твердым подбородком лицо молча сидящего соседа. — Моя фамилия Унтермейер.