— Очень многое для нас двадцати, — поправил Теллман, а затем неожиданно для себя самого протянул ей недокуренную сигарету. — Берите, не помешает, судя по вашему виду.
— Спасибо. — Почти не отрываясь от работы, Патриция сунула сигарету в рот. — А я уже совсем кончаю. Господи, некоторые из этих реле ну совсем малюсенькие. — Она показала Теллману микроскопическую пластинку, заделанную в прозрачный пластик. — И только подумать, мы все будем в отключке, и от такой вот ерунды будет зависеть наша жизнь и смерть. — В темно-голубых глазах появилось странное, почти благоговейное выражение. — Жизнь и смерть рода людского.
— Ну что вы, что Фланнери, — пренебрежительно хохотнул Теллман. — Никак не можете без идеалистической чуши.
Профессор Джон Кроули, в прошлом заведующий кафедрой истории Стэнфорда, а сейчас — номинальный глава колонии, сидел в компании Фланнери и Джин Доббс; они внимательно рассматривали нагноившуюся руку десятилетнего мальчика.
— Радиация, — значительно произнес Кроули. — Общий уровень растет с каждым днем, это все из-за оседающего пепла.
— Не радиация это, — поправил Фланнери отвратительным голосом человека, вечно уверенного в своей правоте. — Типичное отравление токсическими кристаллами, в горах этой дряни по колено. А он ходил туда играть.
— Ты ходил в горы? — строго спросила Джин; мальчик кивнул, не решаясь посмотреть матери в глаза. Да, вы правы, — повернулась она к грузчику.
— Помажьте какой-нибудь мазью, — сказал Фланнери. — И будем надеяться, что все кончится благополучно. У нас ведь нет почти ничего, кроме сульфатиазола. — Он бросил взгляд на часы и вдруг напрягся. — Если только она не привезет сегодня пенициллин.
— Не привезет сегодня, — пожал плечами Кроули, — значит, не привезет никогда. Это — последняя партия, загрузим ее — и сразу стартуем.
— Так вынимай деньжищи! — неожиданно заорал Фланнери, потирая руки.
— Тоже верно, — ухмыльнулся Кроули. Порывшись в железном ящике, он вытащил толстую пачку купюр и соблазнительно помахал ею перед носом Фланнери. — Выбирай, какие больше нравятся. Или бери лучше все.
— Вы бы поаккуратнее, — обеспокоился Теллман. — Ведь она, пожалуй, снова поднимет цены.
— А у нас их сколько хошь.
Один из колонистов катил к кораблю тачку; взяв несколько бумажек, Фланнери засунул их среди груза.
— Ветер носит деньги по всему свету, заодно с пеплом и костяной трухой. На Венере они нам не понадобятся — пускай старуха забирает хоть все.
«На Венере, — с ненавистью подумал Теллман, — жизнь вернется к законному порядку — порядку, при котором Фланнери будет копать сточные канавы. Как ему и положено».
— А что она привезет? — спросил он у Кроули и Джин Доббс, подчеркнуто игнорируя Фланнери. — Что там, в этой последней партии груза? — Комиксы, — мечтательно вздохнул Фланнери, высокий, тощий парень с преждевременными залысинами в темных волосах. — И губные гармошки.
Он смахнул со лба капельки пота.
— Самое оно, — подмигнул Кроули. — Юк малость бренчит на банджо, вот и будем лежать весь день в гамаках и наяривать «кто-то там на кухне рядом с Дайной»
[14]
.
— Еще палочки для смешивания коктейля, — напомнил Фланнери. — А то чем же нам давить пузырьки в шампанском тридцать восьмого года разлива?
— Ты! — взорвался Теллман. — Ты… дегенерат!
Кроули и Фланнери покатились со смеху; Теллман побрел прочь, чувствуя невыносимый ожог очередного унижения. Ну что же это такое, кто они такие? Идиоты? Психи? Шуточки в такой момент… Он посмотрел на ракету — с тоской, почти укоризненно. Это что же, такой вот мир собираются они основать?
В безжалостных лучах добела раскаленного солнца очертания корабля дрожали и переливались. Исполинская сигара из легких сплавов и волоконных пластиков, возвышающаяся над дурацкой путаницей самодельных лачуг. Еще один грузовик и — до свидания. Еще одна жалкая капля из единственного их источника безопасных, незагрязненных припасов, капля, от которой может зависеть их жизнь и смерть.
Моля Бога, чтобы не случилось никаких неожиданностей, Теллман повернулся в ту сторону, откуда должна была приехать на потрепанном своем грузовике Эдна Бертельсон. Последняя непрочная пуповина, соединяющая их со сказочно изобильным, неразрушенным прошлым.
По обеим сторонам дороги — роскошные абрикосовые сады. Среди гниющих на земле плодов лениво жужжат мухи и пчелы. Время от времени встречаются придорожные лотки, с которых этими же дарами природы торгуют летаргически сонные дети. То справа, то слева — дорожки, ведущие к фермам, на дорожках стоят бьюики и олдсмобили. Бродят собаки. На одном из перекрестков — новенькое, щеголеватое кафе, над ним подмигивает призрачно-бледная при дневном свете неоновая вывеска.
Глаза миссис Эдны Бертельсон враждебно скользнули по кафе и стоящим вокруг него машинам. Городские. Приезжают в долину, срубают столетние дубы, сводят старые фруктовые сады, строят здесь свои дачи, прямо посреди дня пьют в кафе виски и едут себе дальше, будто так и надо. Гоняют на своих открытых крайслерах со скоростью семьдесят пять миль в час. Машинам, скопившимся сзади, видимо, надоело тащиться шагом, они рванулись вперед, обгоняя грузовик. Миссис Эдна Бертельсон пропустила их с презрительным безразличием, на ее каменном лице не шевельнулась ни одна морщинка. И поделом им, торопыгам. Если бы и она так вот всегда торопилась, никогда бы ей не заметить этой своей странной способности, обнаруженной во время долгих неспешных поездок, когда рядом никого и есть время подумать. Никогда бы не узнать, что она может заглядывать в «потом», никогда бы не найти этой дырки в складке времени, позволившей ей торговать по таким сумасшедшим ценам. Пусть спешат, если им так нравится. В кузове грузовика мерно подпрыгивал тяжелый груз. Выл мотор. У заднего стекла уныло жужжала полудохлая осенняя муха.
Удобно развалившийся среди ящиков и коробок Джеки благодушествовал, глядя на проплывающие мимо абрикосовые сады и встречные машины. На фоне вылинявшего от жары неба вставал пик Маунт Дьябло, огромная синяя с белым глыба холодного камня. К вершине пика липли белесые струйки облаков — говорят, Маунт Дьябло очень высокий. Джеки скорчил рожу собаке. Собака стояла на обочине и вроде как размышляла — переходить ей на другую сторону шоссе или уж не надо. Увидев ремонтника «Пасифик Телефон», разматывающего с огромной катушки проволоку, Джеки весело помахал ему рукой.
Грузовик резко свернул с шоссе, теперь под колеса летело черное полотно проселка. Машин стало меньше. Дорога пошла в гору… Постепенно роскошные сады остались позади и сменились плоскими, бурыми полями. Справа показался облезлый фермерский домик. Сколько же ему, интересно, лет? Джеки провожал домик глазами, пока тот не исчез из виду. Дальше никаких строений уже не было, поля пошли неухоженные, необработанные. Иногда попадались дряхлые, покосившиеся изгороди. И столбики, на которых когда-то висели давно уже сорванные надписи. Грузовик приближался к подножию Маунт Дьябло, куда почти никто и никогда не ездил.