Бессмертник - читать онлайн книгу. Автор: Белва Плейн cтр.№ 72

Из спальни вышла Агата. По ее щекам бежали слезы, но лицо сияло от счастья. Она бросилась к нему, прижалась.

— Если с тобой что-нибудь случится, я не знаю, что я сделаю! Я этого не переживу.

— Я уберегу тебя от всех напастей.

— Я знаю, Мори, я верю.

Но как выполнить обещание, он не знал. Как заработать деньги? Где? Он поднялся и побрел обратно к дому. Снова просматривать колонки объявлений о найме, снова переминаться с ноги на ногу на бирже труда с пяти часов утра, снова сотня претендентов на одно место, очереди от Бронкса до Бруклина, до Квинса — в два, в три ряда…

Как заработать? Где?

Он свернул к дому. Каждый шаг по-прежнему отдавал в голову. С трудом поднялся по лестнице. Агата услышала, открыла дверь. За ней, в гостиной, он увидел маму, а на диване отца, с малышом на коленях.

— Мама? — не веря себе, произнес он.

— А кто же еще? — Ее звонкий ясный голос дрогнул. — И не надо ничего рассказывать. Мы все знаем. Слава Богу, ты жив.

22

Он ждал, а девушка-секретарша выписывала чек — первую зарплату. Контора — единственная пыльная, невзрачная комната. Пол покрыт линолеумом, одна из занавесок на окнах порвана. Он вспомнил огромный офис на Бродвее: три этажа, ряды столов для служащих, мебель красного дерева, ковры — точно в банке.

Папа договорил по телефону, повесил трубку.

— Я могу прочесть твои мысли, Мори: прежде все было иначе.

— Ну, ты, по крайней мере, не выпал из обоймы.

— Верно, верно. Голова пока над водой. — Отец закурил сигару, не гаванскую, как в былые времена, но тоже черную и вонючую.

— На мой нюх те, что подешевле, пахнут не в пример лучше, чем твой любимый «Данхилл».

— Это оттого, что ты ничего не понимаешь в сигарах. Ничего! У меня сохранилась коробка, та, красного дерева, и, помяни мое слово, настанет день, когда я снова положу туда «Данхилл».

— Надеюсь, папа.

— Так и будет. Я верю в эту страну. Мы выкарабкаемся. А пока… Мне очень жаль, что я плачу тебе более чем скромно. Пятьдесят в неделю, конечно, мало. Но больше просто нет.

— Мне вообще повезло, что для меня нашлась работа.

— A-а, какая это работа?! Это позор, а не работа — с твоим образованием, с дипломом — ходить по жильцам, собирать квартплату! Тьфу, прямо подумать тошно.

— Не думай. Сам же говоришь: главное — голова над водой. У некоторых и того нет. Ладно, домой пойду. Не забудь, мы ждем вас к семи.

— Подожди, поедем вместе на машине. Что за радость лишний раз спускаться в метро?

— Спасибо, но Эрик очень ждет. И надо помочь Агги.

— Надеюсь, она там не лезет из кожи вон. Мы ведь не гости, в конце концов.

— Агги любит готовить. Не волнуйся.

— Мама сделала штрудель: можно накормить целую армию. Ты же знаешь маму.

— Агги будет очень рада. Ну, пока, скоро увидимся.

— Мори, погоди. Дома все в порядке? Ты счастлив?

Он почувствовал, как каменеет лицо, как застывает каждый мускул.

— Да, разумеется. Но почему ты спрашиваешь?

Теперь наступил папин черед надеть маску.

— Отлично, отлично. Я просто так спросил.

Состав накренился, заскрежетал. Игры. Все играют друг с другом в кошки-мышки. Папа знает, что он, Мори, знает, что дома известно об их беде. Айрис умеет держать язык за зубами, но все-таки это обсуждалось. Наверняка. Ну и пускай. А он это обсуждать не будет. Пока не будет. Может, оно и вырвется когда-нибудь, перельется через край. Мори не станет клясться: мол, никогда и ни за что. Но пока он не готов обнажить свою боль.

А вдруг, когда они переедут, и обсуждать будет нечего? Но другой, трезвящий внутренний голос тут же подсказал: ничего не изменится и ты это прекрасно знаешь. Срок аренды истечет только через год. Отец предложил им квартиру в одном из своих домов: три приличных размеров комнаты, даже четыре, считая кухню, всего за сорок пять долларов в месяц. Но дом находится на Вашингтон-Хайтс. Район этот в шутку — хороша шуточка! — называют теперь Четвертым рейхом, потому что там обосновались беженцы из Германии. Английской речи на улицах почти не слышно.

Он не мог представить себе Агату среди этих людей. Агату. Он вдруг понял, что называет ее про себя Агатой, когда его мысли мрачны или серьезны. Зато, когда жизнь прекрасна, она снова — Агги. Так вот, он не представляет Агату с прогулочной коляской на Вашингтон-Хайтс — ни в сквере, ни на улице. Она будет там совсем чужая, как и в той округе, где они живут сейчас. Впрочем, в Нью-Йорке она везде будет чужой, кроме разве что Парка, Пятой авеню и района, который лежит между ними. «Но мы едва ли готовы соответствовать», — подумал он саркастически.

Состав снова накренился на повороте; Мори пошатнулся, едва не упал. Усталость. Не от работы — она не тяжела. Он устал душой: от постоянного напряжения и внутреннего разлада. Агата не признается, что пьет. Он приходит домой и знает сразу: по глазам, по запаху изо рта, но она упрямится, твердит, будто он все придумал. Она сразу идет в атаку, заставляет его защищаться. Уличает в завистливости. «Тебе жалко, чтобы я поспала днем?» Она говорит, что он стал подозрителен, что он маньяк — человек, одержимый навязчивой идеей. Он порывался измерять количество вина в бутылках, искал тайники, где она прячет спиртное. Но она теперь запасов не делала: покупала лишь по бутылке дешевого вина, чтобы опорожнить ее побыстрее и сунуть в мусорное ведро. Он перепробовал все, но — тщетно.

Беседовать с ней он тоже пытался.

— Ты говорила, что нервничаешь из-за моей работы. Это я понять мог. Но теперь я работаю у отца, в приличном месте, бояться больше нечего. Так почему у тебя теперь шалят нервы?

На что она вполне резонно отвечала:

— Если б человек мог объяснить, отчего у него шалят нервы, он был бы не болен, а здоров.

Замкнутый круг. И никаких перемен.

Но он знал причину. Он был абсолютно уверен: она жалеет, что вышла за него замуж. Сама она об этом, может, и не знает, но так оно и есть. Да, она любила меня, когда выходила замуж, видит Бог, любила. Она и теперь меня любит, но все равно этот брак для нее — погибель. Нет, конечно, она меня не бросит, и я ее не брошу. Никогда. Я, сын моих родителей, моих предков — до седьмого колена. Мужчина не бросает жену и ребенка. Да я и не смог бы. Я не могу жить без тебя, Агги! Ну почему, почему ты так переменилась? Почему?

И опять на новый круг. Без конца.

В дверях вагона давка. Все горожане — с лицами землистого цвета, в темной мрачной одежде — несут в руках яркие, алые и зеленые свертки. Он и забыл, что послезавтра Рождество. А вот и сам Санта-Клаус: втиснулся в вагон, уцепился за верхний поручень неподалеку от двух испуганных, обалдевших мальчишек.