Седьмая жена - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ефимов cтр.№ 17

Да, так вот. Отец вернулся – и тут!.. Тут его осенило. В их семье не помнят Дня независимости, не отмечают День труда, путают Святого Патрика со Святым Валентином, но свято чтут день, когда ему в голову пришла великая идея. Простая, как колесо! Гениальная, как красный квадрат! Мысль-находка, мысль-золото. Он придумал добавлять к надписи на этикетках консервных банок всего одно слово. Даже не очень крупным шрифтом. И начался бум! Консервы фирмы «Пиргорой» пошли нарасхват. Ну догадайся, какое это было слово?

Конечно, Антон не мог догадаться. Он только вертел головой – на ее сияющее лицо – на бампер идущей впереди машины, на ленту в волосах – на разделительный пунктир шоссе, только шарахался вправо и влево от обгоняющих, галдящих, недовольных грузовиков.

– «Кошерное»! Да-да. Вот так просто, взяли и стали лепить на каждой банке: «кошер, кошер, кошер…» И что тут началось! Причем не одни евреи кинулись покупать. Скорее даже наоборот. Если ты не еврей, но любишь свою кошечку, неужели пожалеешь для нее лишние пять центов? А ведь евреи не зря едят по своим правилам. Тысячелетиями проверено! Кто-то, конечно, возмущался, кто-то протестовал. Приходили комиссии с проверкой. Но они действительно отвели один небольшой цех, где все делалось строго по правилам, точно по инструкциям приглашенного раввина. Ну а сколько банок из этого цеха выходит, а сколько из других – поди проверь. И кошки только облизываются, псы машут хвостами. Ты смеешься. А каково мне в школе было слышать: «Кошерная Козулин! Кошерная Козулин!» И этот запах, который, казалось, висел всюду, – рыбных отбросов, мясных отходов. Мне мерещилось, что даже учебники мои пахли «Облизанной косточкой», «Собачьей мечтой» или «Ужином из курятинки». Я все заворачивала в пластиковые мешки. И старалась дышать только ртом. Только когда меня услали в частную школу в Коннектикут, научилась дышать нормально.

Да, не всякому достается такое ужасное детство. Вспомнить только орду родственников, налетавшую по праздникам. (Эх, подать бы им разок «Кошачий восторг» или «Приморское ассорти».) И писание поздравительных открыток по списку. («Ради Бога, не перепутай отчества!») И поездки всей семьей в русскую церковь за сто миль, а потом часами стой на ногах и слушай их заунывную тарабарщину. И мамаша, которая воображает, что на свете нет ничего опаснее, чем промокшие туфли и немытые руки. И папаша, с его всезнайством, с непробиваемой правотой и вечным укоризненным взглядом инквизитора. Или с разъяснениями, которые давят почище испанского сапога.

Антон поймал минуту, когда она переводила дух, и спросил, зачем же они едут к этим ужасным людям.

Она сказала, что ей позарез нужны деньги, а больше взять решительно негде.

Он спросил, почему же ее родители станут давать ей деньги, когда она их по-прежнему ни в грош не ставит, в церковь больше не ходит, поздравительных открыток с правильными отчествами не пишет, а только бунтует, дразнит полицию и свергает дальние и ближние правительства.

Она сказала, что сейчас будет все по-другому, потому что она скажет, что выходит замуж и ей нужны деньги на свадьбу, на двуспальный матрас и на стиральную машину.

– Но они спросят, за кого ты выходишь?

Она улыбнулась задумчиво.

– И Я СКАЖУ, ЧТО ЗА ТЕБЯ.

Антон охнул, уставился на ее гордое приподнятое лицо. Она взяла его пальцами за подбородок, повернула обратно – «дорога, дорога, смотри вперед, ехать еще далеко».

Но он больше не хотел никуда ехать. Ему хотелось перемахнуть через разделительный газон и рвануть обратно. Ему хотелось выбросить ее из машины. Он с трудом дотянул до первого съезда, и через пять минут они сидели в придорожном «Макдональде», уныло макали картофельные палочки в томатный соус.

– …Ну что? Что вдруг? Почему это тебя так оглоушило? Я думала, ты развеселишься от такой чудной идеи, а ты…

– Потому что я ненавижу врать.

– Тебе и не придется. Говорить буду только я. А ты знай себе кивай и улыбайся. Увидишь, ты им понравишься. Ты спокойный, надежный, предсказуемый. Поговори с ними по-русски – они растают. И вообще, капиталистов обманывать – святое дело. Ведь все их деньги обманом заработаны – разве не так? «Оближите ваши кошерные косточки». Не станут же они лезть к тебе с ножом к горлу: «Женишься ты на нашей дочери или нет, злодей? Да или нет?» А я наплету с три короба. Что мы уже комнату подыскали, но нужен задаток, что свадьбу устраивают друзья, так что пусть они с родственниками не рассчитывают на потеху, что им не удастся вокруг нас хороводы с балалайками и вербами – или с чем там? – водить. А в свадебное путешествие мы уезжаем в Канаду – годится? И ла-ла-ла, и бла-бла-бла…

– Да, это ты сумеешь.

– Что именно?

– Наврать с три короба.

– Да будет тебе известно: я не вру ни-ког-да.

– Ха-ха.

– Я никогда не вру о том, что позади. Могу иногда о том, что впереди.

– Какая разница?

– Потому что я не знаю, что впереди. И ты не знаешь. И никто. О том, что впереди, можно говорить что угодно.

– Но почему меня?…

– О том, что позади, можно не говорить чего-то, можно скрывать. Но я не хочу от тебя ничего скрывать. Ты, наверное, видел в нашей компании такого высокого аргентинца. Рамон. Рамон Мортадеро. Почти как убийца Троцкого. Но он, наоборот, сам с троцкистским уклоном. У нас с ним был роман. По-русски получается смешно: роман с Рамоном. Но это все уже позади. Далеко-далеко – два месяца сзади. Только не совсем. Остался маленький след. Пока виден только под микроскопом. Но растет с каждым днем. Говорили же мне родители: нельзя много пить в важные минуты жизни. А аргентинцы вообще о таких вещах не беспокоятся. Мы, говорят, католики, нам нельзя предохраняться. И теперь мне нужны деньги на операцию. Позарез.

– И все же я не понимаю, почему из всех своих приятелей с автомобилями…

– Ты знаешь, что я не могу тебя заставить. Как ты решишь, так и будет. Сейчас мы вернемся обратно к шоссе. Захочешь – повернешь на восток, и мы поедем на запах «Куриных восторгов» и «Собачьих деликатесов». Захочешь – на запад, и мы вернемся в университет и забудем всю эту историю. Как-нибудь я выкручусь. Я много денежных трюков знаю, ты не думай. Вот прямо сейчас можно подойти к менеджеру и сказать, что я об их чертов бутерброд сломала зуб. И проглотила. И пусть платят компенсацию триста долларов. Что ты думаешь? Заплатят. Чтобы не связываться. У тебя нет во рту сломанного зуба? У меня, как назло, все целы.

Она не смотрела на него. Рисовала пальцем на тарелке томатные вопросительные знаки, между ними клала две картофельные палочки. Получалась формула «вопрос равен вопросу». Она удовлетворенно облизывала палец.

– Ответь мне наконец, – бубнил он свое. – Я хочу только знать. Почему из всех своих автомобильных приятелей и знакомых тебе понадобилось – черт! черт! черт! – выбрать для этой авантюры именно меня?

– Ну, ты же знаешь моих приятелей. От любого из них мать в обморок упадет, отец побежит звонить в полицию. Не только денег не дадут – проклянут, наследства лишат. Да и не согласился бы никто. Вот так, почти без предупреждения, сесть в машину и ехать к черту на рога? Нет, никто бы не поехал.