Архивы Страшного суда - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Ефимов cтр.№ 75

— Предприятие, конечно, рискованное. Скажем, как удаление опухоли. Но без этого ваши дела и вовсе швах. Либо они маму твою до смерти затравят, либо тебя на уран пошлют. Причем одно не исключает другое. А так есть шанс на выздоровление. Но последний. Потому что я больше приехать не смогу. И эти три недели с трудом на работе выпросил. Хорошо, они мне два месяца отпуска задолжали. Так что надо решать. И сразу.

Илья задумчиво потер корочку засохшей крови на пальце. Царапина была свежей — болела. Вчера он неосторожно дернул скобу карниза, который прилаживал над окном. Зато плотная занавеска, повешенная им, впервые отрезала белесое ночное небо, дала им выспаться нормально. Они с Колей Чешихиным жили теперь не в общей казарме, а в отдельном домике для сверхсрочников, в своей комнате. У них была электроплитка, будильник, приемник «Сельга», репродукция с картины «Княжна Тараканова», по две подушки и по два матраса на каждой кровати, полка с книгами, настольная лампа с абажуром. Уборная стояла во дворе, но очень близко от дома, и у них был фонарик, чтобы зимой освещать тропинку. Им платили небольшую зарплату, а кормили и обмундировывали бесплатно. Начальство относилось к ним уважительно и часто посылало их на самые трудные и серьезные поломки, случавшиеся на батареях. Им не надо было участвовать в строевой подготовке или в занятиях на штурмовой полосе, где несчастные первогодки, извиваясь, ползли под низко натянутой проволокой, а потом карабкались на дощатые стены препятствий. Они поднялись на несколько ступенек вверх по лестнице чинов и со временем имели шанс подняться еще выше. В сущности, это была налаженная, спокойная жизнь, в которой все было расписано, предусмотрено, определено цепью приказов и правил. Расстаться с ней было очень страшно.

Илья медленно начал расстегивать пуговицы гимнастерки. Павлик глубоко вздохнул, похлопал его по спине. Полез в палатку за мешком с одеждой.

— Главное, чтобы сапоги были впору. Мы не знали твоего размера… Я на всякий случай захватил две пары… Можно накрутить побольше портянок… Ты небось с портянками теперь умеешь обращаться…

Виктория помогла ему натянуть свитер, штормовку, застегнула ремень.

— Хорошо, что волосы у тебя уже отрасли. В поезде никто не подумает… Геолог как геолог… Или турист… Главное, чтобы по дороге на станцию никто не узнал тебя… Ты капюшон натяни вот так, пониже…

— Ничего, сейчас в клубе концерт. Солдаты все там собрались. На улицах вряд ли кого-нибудь встретим.

Все трое старались теперь говорить вполголоса, почти шепотом. Павлик быстро и умело укладывал снаряжение обратно в рюкзаки, скатывал спальники, палатку.

— Ильюша, я на станцию с вами не пойду… У меня семья, ответственность — нельзя с преступными элементами показываться… Ну, вот. Но ты не волнуйся. Я уверена, что все пройдет хорошо. Вы справитесь, дойдете. Павел Никифорович, не смотрите на часы. И на нас не смотрите. Мы только попрощаемся, и вы пойдете…

— Я ничего… Минут пять еще есть… Я вот форму его пока заберу, зарою в сторонке…

— Я, конечно, надеялась немножко, что ты испугаешься, не станешь уходить… Но это потому, что эгоистка. Только о себе думаю. А уходить тебе надо. Все равно хуже не будет. И потом, я все больше и больше в судьбу верю… Ничего у нее не бывает навсегда. Это так только кажется, что ты уйдешь сейчас и все кончится… Вовсе не обязательно. Может, и меня выпустят поехать. Анкета у меня замечательная. Пустили же в Финляндию… А может, и тебя обратно каким-то ветром занесет… А может быть, и, не дай Бог, поймают вас… Тогда я в тюрьму к тебе приду.

— Никто нас не поймает, — сказал Павлик. — Руки коротки. Недели через две я вернусь — позвоню, передам привет.

Он подбросил рюкзак на спину Илье, помог накинуть лямки на плечи. Потом отвернулся, давая им поцеловаться в последний раз. Потом посмотрел на часы и начал мягко, но решительно оттаскивать их друг от друга.

Виктория села на землю, обхватила колени и стала смотреть им в спины. Горбы рюкзаков колыхались, скрывая головы уходивших.

2

Илья никогда не думал, что земля под ногой может быть так многообразна и коварна. Моховая подстилка, поначалу притворявшаяся прочной ковровой дорожкой, без всякого предупреждения превращалась в зыбкую хлябь. Поросшие осокой кочки неожиданно вырастали до колена, делались жесткими, как валуны, больно толкались. Мелкий валежник подстраивал западни и ловушки, россыпи упрятанных под травой камней пытались вывернуть щиколотку. Редко-редко попадалась полоска плотного песка, на которой ноги получали недолгий отдых. Потом снова шли кочки, мох, валуны, валежник, переплетенные северным бездорожьем.

На третий день Илья почувствовал колющую боль в подошве. Сначала он пытался терпеть, но Павлик заметил его хромоту, накричал, заставил разуться, проколол вздувшийся волдырь, забинтовал.

— У тебя нет сейчас другого транспорта, кроме собственного тела, — запомни. Это единственная машина, на которую ты можешь рассчитывать. Люби его, заботься, откликайся сразу на всякую жалобу. Не вздумай насиловать — отомстит страшно.

Послушный ученик кивал, мотал на ус, не позволял вслух признаться, что «не насиловать» — это значило бы остаться лежать на весь день в палатке, пощадить нестерпимо ноющие по утрам мышцы. Ему казалось, что этот грузный человек никогда не сможет понять его, — так легко и бодро выскакивал он из спальника, сбегал к ручью за водой, растирался, рубил сухостой для костерка, готовил завтрак, а потом неутомимо шел и шел впереди, останавливаясь лишь для того, чтобы свериться с компасом или подождать поотставшего Илью. В движении было особенно заметно, насколько он сильнее своего веса, насколько не обременен им, с какой легкостью может присесть, перепрыгнуть через яму, нагнуться до земли, не снимая рюкзака. Но в то же время была в его движениях и осторожность, и бережность, и охранная заботливость о себе — заботливость, которой он пытался заразить Илью с самого начала похода.

Они старались по возможности не оставлять следов. Заваливали прошлогодней листвой примятую спальниками траву. Костер позволяли себе разводить не на каждой стоянке, ждали полосы тумана. Перед уходом закапывали остатки золы, укрывали сверху мхом. Случайно оброненные бумажки, окурки, консервные банки, остатки чайной заварки — все это тоже тщательно сгребалось в ямку вместе с углями. Потом неиспользованный кипяток сохраняли в термосе до следующего привала. Запасы старались экономить. У Павлика в рюкзаке была припасена спиннинговая катушка и несколько блесен, и однажды утром Илья, проснувшись, увидел, что тот сидит гордый и довольный у ручья и разделывает двухкилограммового лосося. Но хранить его было негде, пришлось наедаться, не откладывая на будущее, и вкус вареной рыбы остался во рту надолго.

К вечеру четвертого дня они разбили палатку на берегу большого озера. Они надеялись, что это то самое водохранилище, которое они искали. Ночью похолодало, с открытой воды задул сырой ветер. Илья был так измотан переходом, что едва смог кинуть под спальник несколько пучков сухой осоки. Видимо, этого было недостаточно — земля внизу была слишком влажна. Он проснулся от ощущения леденящей сырости. Днем начался озноб. Павлик заставил его лечь в освещенной солнцем прогалине, сам куда-то ушел. Было хорошо лежать там в полузабытьи, следить за полетом чаек, упиваться чувством поражения, беспомощности, невиноватости. Да, он старался, он сделал все, что было в его силах. Теперь с этим покончено, можно больше не напрягаться, не мучить себя. Пусть другие делают с ним что хотят.