Перо фламинго [= Иероглиф ] - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Орбенина cтр.№ 19

Серафима вышла следом за мужем. Его уже не было, на полу валялась злополучная телеграмма. Она подняла её, прочла. Рука безвольно опустилась вдоль тела. Свет вокруг перестал струиться и потух.

Возвращения Лавра Серафима ожидала без особого страха. О покойной золовке она старалась не думать, дабы не гневить Бога. Её смерть была ужасной, и Серафима старалась не думать о том, что каждый получает свое воздаяние. Но ей все казалось, что это Господь наказал злую женщину за её, Серафимы страдания.

Когда племянник мужа снова переступил порог их дома, Серафима сразу же поняла, что это уже другой человек, а вовсе не робкий зависимый ребенок.

– Лавр, голубчик! – она хотела обнять его и пожалеть.

Но он мягко отстранился и изобразил странное подобие улыбки. При этом он изогнулся, точно фигляр, и едва прикоснулся к её руке холодными губами.

– Здравствуйте, дорогая тетушка!

Его поза, тон показались Серафиме неуместными, нелепыми, даже вызывающими. Она с недоумением посмотрела на мужа, но тот только пожал плечами, что, мол, ты хочешь от мальчика, на глазах у которого сгорели его родители!

Домашний обед прошел в непривычном напряженном молчании. Ведь не будешь же спрашивать Лавра о том, как он провел каникулы! Однако Серафима с нарастающим беспокойством заметила, что племянник на глазах становится все более развязным. Он словно перестал бояться, что его изгонят из этого дома, перестал трепетать перед своими благодетелями. Исчезли робость и застенчивость, движения стали резкими, взор дерзким. Весь его вид говорил теперь: «Я заплатил страшную цену за право жить, как хочу! И вы, вы виноваты в моем несчастье. Я ничем вам не обязан за ваше благодеяние, вы обязаны меня облагодетельствовать и скрасить мое сиротство!» Муж все мрачнел и после обеда заперся у себя в кабинете. Лавр отчего-то вдруг засвистел какую-то песенку, чем поверг хозяйку дома в оторопь, и поскакал в свою комнату.

Серафима поспешила к ненаглядному Пете. Розовощекий Петя, кудрявый, полный, ручки-ножки в трогательных складочках, точно перевязанные ниточкой, с огромными блестящими глазами весело возился в детской под присмотром няни и Луши. Серафима поняла, что в данный миг только он её спасение.

К вечеру муж не вышел из кабинета и лишь приказал подать ему чаю с лимоном. Серафима не находила себе места. Только что построенный хрупкий храм их семейного счастья начал рушиться на глазах. Она дождалась, пока горничная пройдет мимо с пустым стаканом в серебряном подстаканнике и робко поскреблась в дверь.

– Это я, Викентий, откройте! – она по-прежнему звала мужа на «вы».

– Что? Зачем? – последовал резкий неприязненный ответ. – После, после! Оставь меня, ступай спать!

И снова, как раньше, ноги подкосились, сердце бешено забилось в испуге, ладони похолодели. Серафима едва отошла от двери и, держась за перила, стала медленно спускаться вниз. Все то, что только-только родилось между ними, умерло в одночасье.

Что летит быстрее всего? Один скажет – сокол гонится за добычей, другой – лихач несется по Невскому, третий вспомнит паровоз, что мчится по Николаевской железной дороге. А мудрый человек заметит, что быстрее всего летят годы. Вот и Серафима Львовна не заметила, как ненаглядный Петечка из славного карапуза превратился в долговязого подростка, а затем в юношу. Стройного, гибкого, любезного, улыбчивого и прекрасного, как его мать. Его темные волосы вились упругими кудрями, огромные выразительные глаза смотрели ласково и с приязнью на любого человека. Красота его матери и её доброжелательность влились в его душу полной рекой и сделали его милейшим и приятнейшим из юношей. Однако одного ему совершенно недоставало. А именно – твердости характера его отца, отцовской целеустремленности и воли. Он плыл по течению жизни, привыкнув с детства к любви окружающих, к тому, что он всеобщий баловень и любимец семьи. И ежели что не получается, то и Бог с ним. Папенька помогут, маменька поцелует, все устроится.

В гимназии он учился, не прилагая особого старания, поэтому числился в способных, но ленивых учениках. После гимназии поступил в университет, но понятия не имел, чему посвятить себя после окончания. Корпеть над книгами и рукописями, как отец, ему не хотелось. Такие, как Петя Соболев, обычно живут славными милыми сибаритами, если, конечно, средства позволяют. Викентий Илларионович поначалу переживал о единственном чаде, да скоро отступился. Если цветок ярко цветет и пышно вьется, куда ему вздумается, то остается только любоваться этим, а не пенять на то, что его невозможно употребить в суп, как капусту с грядки.

Другое дело – Лавр. Тут можно было быть совершенно спокойным. Молодой Когтищев скоро превратился в совершенного денди, элегантного и образованного, к тому же очень яркого фотографа. Теперь он имел собственную квартиру и фотографическую студию, обставленную по последнему слову изысканной моды. Он часто покидал Петербург, и Соболевы, к большому облегчению Серафимы Львовны, теперь уже могли не беспокоиться о нем.

Лавр вел богемный образ жизни, частенько посещал злачные места, меняя подружек и знакомых. Викентий всегда воспитывал племянника не строго, вот и теперь смотрел сквозь пальцы на его молодые утехи, так как полагал, что именно таким образом молодой человек приобретет необходимый ему чувственный опыт. Ни мать, ни отец, по странной близорукости, не подозревали, что повеса кузен очень быстро приохотил к радостям жизни и своего юного родственника. Но эти знания, с налетом легкой порочности, только прибавили обоим лоботрясам неотразимого шарма. Имея разницу в летах более десяти годов, они все же выросли почти друзьями, несмотря на то, что Петя получал все что хотел, без всяких забот, а Лавру за это приходилось бороться.

К тому же, получив определенный, так необходимый молодому человеку чувственный опыт, Лавр вдруг принялся играть роль воздыхателя своей прекрасной тетушки, которую, впрочем, года совершенно не трогали. К его прежней развязности добавилось еще и нарочитое ухаживание, и неистощимые любезности, которые сыпались из него, как из рога изобилия. Серафима пыталась урезонить племянника, поставить его на место. Но это только еще более подзадоривало повесу и раздражало его тетушку.

Серафима в последнее время все чаще впадала в раздраженное состояние духа, или хуже того, принималась плакать по пустякам. Соболев даже отвел её к доктору.

– Нервы, нервы, нервы! А это, я вам доложу, батенька, пренеприятная и совершенно загадочная вещь! – доктор улыбнулся. – Я бы вам посоветовал еще одного ребеночка родить, вот тогда бы ваша драгоценная супруга перестала кукситься!

– Помилуйте, вы шутите! – замахал на него руками профессор. – Мне на следующий год шестьдесят! Я почтенный человек. А жене моей тридцать девять лет! Уж поздненько.

– Знаю, знаю. Только она, наверное, колдовство какое-нибудь знает. Ни морщин, никаких видимых признаков старости. Вот только плохое настроение, что частенько случается у дам в её возрасте. Быть посему, ежели не желаете ребеночка, так поезжайте за границу, в путешествие. Разнообразие впечатлений – лучший лекарь от любой хандры.