Дагги-Тиц - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 23

Нет, на этом история не кончилась. В марте следующего года Юрик прочитал в «Пионерской правде» Севкины стихи и прислал ему письмо на адрес школы! Вот счастье-то было! Но недолгое счастье. Вредная Гета Ивановна забрала письмо и не хотела отдавать Севке за его будто бы скверное поведение. А когда он с отчаянным скандалом вытребовал, выревел конверт с долгожданным адресом, что-то перегорело, угасло в нем, в Севке. И он долго не решался сесть за ответ. Потом все же написал, но письмо его вернулось с пометкой: «Адресат выбыл»… И это был обрыв последней ниточки. И самое горькое, что Юрик, наверно, решил, будто Севка просто не захотел написать ему…

И осталась на память лишь книжка про Айболита с подписью на внутренней стороне переплета:

Юрик Кошельков

С буквой Ю, где твердая перекладинка пересекала прямую палочку и круглое, как колесо, колечко…

Правда, горечь в ту пору сглаживалась, исцелялась главной радостью жизни: папа вернулся! Но бывало, что и сквозь эту радость с укором смотрел на Севку своими очень синими глазами мальчик в пыльно-вишневой выгоревшей матроске…

Через год, через два и три и даже после приходило порой к Лодьке особое настроение: будто кто-то подталкивал и вел его на улицу Урицкого, где почти на квартал растянулся приземистый коричневый дом с тяжелыми, поломанными узорами вокруг окон. Здесь когда-то они с Юриком увидели друг друга… Теперь на улице проложили дощатый тротуар (а дом, казалось, еще глубже врос в землю, подоконники прятались за лопухами). На гибких досках таких тротуаров любили прыгать через скакалки девчонки всякого возраста (в том числе и Лодькиного). При прыжках их легонькие подолы взлетали, иногда открывая лиловые и розовые, пристегнутые к чулкам резинки. Некоторые мальчишки любили постоять рядом, будто просто глазеют на прыганье, а на самом деле, чтобы зацепить глазом эти резиночки. Лодька сроду так не подглядывал (может и подначивало иногда, но щеки сразу теплели от стыда перед самим собой). А здесь, на Урицкого, он вообще смотрел сквозь девчонок, будто сквозь воздух, сколько бы их тут не скакало. Он представлял, что вдруг выбежит навстречу первоклассник в болтающихся на ногах сапожках и со светлым, встающим от встречного воздуха чубчиком… Лодька понимал что сейчас Юрик уже другой, но видел его перед собой таким, каким он был в тот день — когда они встретили запряженную в водовозную бочку белую кобылу (а лошадь этого цвета, как все знают, — предвестница беды), но не стали хлопками «передавать горе» друг дружке, а договорились — всякое несчастье пополам…

Где же он теперь, Юрик Кошельков?

Лодька никогда не рассказывал про Юрика Борьке. Почему-то неловко было. И шевелилась опаска: вдруг Борька надуется? Я, мол, и не знал, что у тебя когда-то был еще один такой вот крепкий друг… Ведь считалось, что они — Борька и Лодька — дружат с детсадовских времен.

Так это или не так, сейчас кто разберет?

Знакомы они и правда были с пяти лет, с детского сада. Но там, по правде говоря, не очень-то льнули друг к другу. Ну, иногда после ужина вместе шагали домой (старшим позволялось уходить без взрослых, если согласны родители и дом неподалеку). На улице, бывало, в одной компании играли в штандер и пряталки, но это же не друг с дружкой, а среди многих. А в школы сперва попали в разные — Лодька на улицу Ленина, Борька — в ту, что на углу Первомайской и Смоленской. И только во втором классе мать перевела Борьку в девятнадцатую — туда же, где и Лодька. Стали учиться вместе. Но и тогда заметной дружбы не случилось. Были они — Лодька и Борька — непохожие. Борька то и дело влипал в истории, которые кончались или запиской матери или «будешь два часа сидеть после уроков». То за стрельбу жеваной бумагой, то за громкую болтовню с Серегой Тощеевым («Оба марш из класса!»), то за сломанный выключатель (чтобы не было письменных занятий). Лодьку иногда просто досада брала: чего Аронский так и лезет на рожон? И остальные, конечно, не сахар, но Борька скребет на свою шею с каким-то тупым постоянством…

И учился Борька через пень-колоду. Не дурак ведь, а в конце каждой четверти еле-еле выбивался в «в не совсем благополучные троечники»… Лишь на уроках пения Борька расцветал, и Нина Васильевна тогда прощала ему все грехи. Так он и закончил начальную школу — с пятеркой по пению и с тройками о всему остальному. Лодька, кстати, тоже не был ни отличником, ни ударником — тройка по арифметике, четверки по остальным наукам, лишь по чтению — пятерка (уж здесь-то ничего другого ему поставить не могли!).

Вот и жили они — вроде бы и рядышком, но без особой приятельской связи.

А сделавшись пятиклассниками мужской средней школы номер двадцать пять (только-только построенной), Лодька Глущенко и Борька Аронский вдруг обнаружили, что они самые близкие друг другу люди. Потому что ни у того, ни у другого в их классах не оказалось знакомых. (То есть, у Лодьки-то оказался Суглинкин, только лучше бы его, паразита вместе с дружком Бахрюковым совсем не было.)

И в непривычно большой, гулкой, недружелюбной поначалу школе потянуло Борьку и Лодьку друг к дружке, как двух земляков на незнакомом острове. Да, были они в разных классах, но на каждой перемене искали друг друга. В буфет — вместе. Гонять на дворе чью-то драную шапку (вместо футбольного мяча) — рядышком. После уроков тот, кто выскочил раньше, занимает для другого очередь в раздевалку (здесь ведь не как в прежней школе, а с номерками и вечно недовольной тетей Нюрой в окошке). И домой шагали — плечо к плечу. С разговорами о всякой всячине. И только теперь Лодька узнал, что Борис Аронский (при всех-то его «еле-еле троечках»!) такой же завзятый читатель, как и он, Всеволод Глущенко.

— Борь, а «Морскую тайну» писателя Розенфельда ты читал? Про японский подводный крейсер?

— Ага! Мне Атос давал…

— И мне… «А человек, который смеется»?

— Конечно! А ты читал «Собаку Баскервиллей»?

— Само собой! Мне наша соседка, Галчуха давала. Она, когда сама читала ночью, чуть матрас не намочила со страху…

— Так и сказала?

— Ну… я понял. По выражению лица…

— Лодь, попроси у нее «Собаку» для меня! Я начинал да не успел, Монька отобрал, вернул своему другу…

— Попрошу, конечно…

— Давай, зайдем ко мне! Перекусим чего-нибудь…

Борькин дом на Герцена был на полпути от школы к Андреевскому дому. И Борька часто завал: «Зайдем, перекусим…»

Перекусить Борька ох как любил. Вроде бы, не голодный, дома хватало всякой еды, а все равно, если гуляли по улицам, Лодька то и дело слышал: «Айда пожуем чего-нибудь»… «У меня трешка есть, пойдем проедим»… «Давай заглянем в буфет у Пожарки» (то есть рядом с пожарным депо)… И ведь если бы тянуло его на какие-то особые лакомства, а то был готов он лопать всё: и пирожки с горохом, купленные на уличном лотке, и сухую картофельную ватрушку из киоска у рынка…

Это «пойдем, проедим» порой Лодьку выводило из себя. Зачем тратить деньги для набивания желудка, когда на свете столько необходимых вещей: диафильмы, батарейки и лампочки для самодельного фонарика, марки для коллекции, переводные картинки с кораблями! Да и про запас неплохо иметь деньжат: вдруг завтра новое кино или хорошая книжка в магазине! Но Борька рассуждал иначе: всякое там «завтра» — дело неизвестное, а полный желудок — радость уже сейчас.