Дрожа от холода и поминутно оглядываясь, Галя выбралась из подъезда. Злой ветер дул в Ледяном городе. Он швырялся снегом, и тот колючими иглами впивался в щеки, царапая кожу.
Думая о несчастной тете Даше, о том, что она, возможно, умрет сегодня, Галя шла к булочной. Очередь показалась ей как будто меньше.
«Это потому, что все умерли», — подумала Галя. Мысли о смерти стали такими привычными, что уже почти не пугали. Может быть, это даже и хорошо — умереть. Чтобы больше не мучиться. Не страдать от холода и голода, от боли в животе. Не думать о том, где и как раздобыть еды. Не переживать за близких — маму и тетю Дашу. Не вспоминать о папе и Сергунке. Стать белой, холодной и лежать посреди Ледяного города, как принцесса в хрустальном гробу лежала в темной пещере.
«Нет, — подумала Галя. — Пока живы мама и тетя Даша, думать о смерти нельзя».
Она стояла в очереди почти два часа, равнодушно слушая разговоры о том, что даже крыс в городе не осталось уже и тараканы, увы, повывелись. А еще спустя полчаса из булочной крикнули, что хлеба сегодня не будет — муки в пекарню так и не привезли. Люди принялись медленно расходиться. Галя тоже поплелась домой. Перед глазами у нее все плыло: морозное сияние снега множилось, разбегаясь бесчисленными радужными зайцами.
Сзади послышались шаги. Хруп-хруп — хрустко ступал кто-то вслед за Галей. Покашливая и причмокивая.
Нехотя Галя оглянулась — и знакомый тусклый взгляд уперся в ее подбородок. Он. Человек из очереди. Жующие впустую челюсти. Худое лицо с впалыми щеками, покрытое багровыми пятнами. Такое лицо… Будто сам Голод стоял перед Галей на морозе, протягивая к ней дрожащие от жадности руки.
Повернувшись, Галя бросилась бежать. Ей казалось, что она летит быстрее ветра, но сил совсем не осталось в мышцах. На самом деле она продолжала тащиться вперед со скоростью черепахи, с трудом передвигая ноги в тяжелых толстых валенках.
Но и преследователь ее тоже был слаб, поэтому погоня со стороны даже и не выглядела как погоня. Он протягивал вперед руки, будто чувствуя, что сейчас упадет, и только хочет предотвратить это падение.
Надо бы закричать, позвать на помощь, но в горле у Гали от волнения пересохло, и голос пропал.
Завидев родной дом, занесенное снегом крыльцо, Галя как будто второе дыхание обрела — опередив преследующего ее людоеда на целых пятнадцать шагов, она рывком отбросила тяжелую дверь и вбежала в подъезд.
Первые пять ступенек вверх, на площадку.
Внизу скрипнула дверь подъезда.
Мимо не работающего уже полгода лифта — еще двенадцать ступеней до площадки первого этажа.
Сквозняк метнулся по стенам, взметая вверх снежную пыль и какой-то мусор — двери дома открылись, впуская людоеда внутрь.
Галя вжалась в стену за углом и затаила дыхание. Под ногами на ступенях давно не метенной лестницы хрустнул мусор.
— Девочка, — раздался хриплый мужской голос. — Ты где?
И тут дверь квартиры номер два, рядом с которой затаилась Галя, начала приоткрываться.
Это был последний шанс скрыться от людоеда.
Отодвинувшись немного, Галя ждала — она собиралась вбежать внутрь, как только дверь распахнется. Ведь там соседи, они защитят ее.
Но когда дверь открылась… Галя увидела такое, что новый ужас подстегнул ее, будто плеткой, — и она забыла свой прежний страх. Откуда-то у нее взялись и силы, и решительность. Не раздумывая, она метнулась назад на лестницу, мимо преследователя. Людоед не ожидал от своей жертвы такой прыти. Он успел только цапнуть рукой воздух рядом с воротником ее шубы — а Галя уже проскочила, в мгновение ока взлетела на два лестничных пролета вверх к своей квартире.
Схватившись за ручку двери, она услышала внизу звериный рык и пыхтение, звуки возни — там кипела отчаянная схватка.
Галя не стала ждать, чем кончится драка, — она распахнула дверь своей квартиры, которая оказалась почему-то открыта, — и тут же захлопнула ее за собой, защелкнула английский замок и накинула цепочку.
Только за дверью ноги ее подкосились от слабости, и она упала. Слезы заливали глаза и щеки. Она слизывала их языком, но они были горькие.
Тети Даши дома не было. Она исчезла, пропала навсегда. Из комнаты, где она лежала, кто-то украл кусок мыла и баночку с солью.
Спустя месяц после этого случая умерла и мама, заболев от истощения и перенапряжения сил.
Так девочка Галя в одну зиму лишилась всех своих сокровищ на свете. Кроме одного, последнего: жизнь ее продолжала теплиться. Ведь в 1941 году Гале было только девять лет, и ей предстояло прожить еще очень долго.
Она дожила до того дня, когда Ледяной город начал оттаивать. Капель проснулась, и запела, и принялась будить живых; синева небесная выполоскала последние тучи и развесила сушить белыми облаками. Мертвых собрали с улиц и похоронили, а последних оставшихся в живых специальные санитарные команды отыскивали в пустых домах.
Галя лежала в забытьи, когда такая команда пришла в дом и взломала двери квартиры. Среди тряпок, грудой валяющихся на постели, отыскали девочку, похожую на ледяную сосульку — тощую, голубоватую, полупрозрачную.
— Неужели она жива? — недоумевали спасатели. — Это очень странно.
— И правда, странно. Кажется, в этом доме вчера арестовали сестер-людоедок? — тихо сказала какая-то женщина. — Как этот ребенок выжил? Наверное, они не нашли ее. Или приняли за мертвую.
Женщины зашептались. Они обсуждали между собой то, что узнали недавно от военного патруля: жившие во второй квартире внизу сестры Зубатовы — толстые, с мучнисто-белыми лицами, напоминающие навозных червей, вышли на улицу и напали на какого-то доходягу, а мимо проезжали военные — они-то и задержали людоедок.
Когда пошли проверить, где живут преступницы, оказалось, что их квартира, словно сорочье гнездо, забита украденными вещами. Сестры Зубатовы, поначалу питаясь падалью вроде мертвых крыс и ворон, перешли затем на кошек и собак, воровали их у хозяев, чтобы съесть; а после, совершенно помрачившись умом, принялись за людей.
По ночам они забирались в квартиры и грабили ослабевших от голода соседей, крали и продавали на рынке вещи и остатки еды. Брезгуя трупами, людоедки предпочитали забивать умирающих и питаться их мясом. В их квартире не выветривался душный трупный запах — они хранили между оконных рам куски тел, завернутые в тряпки, выменивали это мясо на муку и даже продавали его под видом конины.
Женщины из санитарной команды думали, что Галя ничего не слышит — такое равнодушно-усталое было у нее лицо. Но она все слышала, понимала и все знала уже.
Она узнала это еще в тот день, когда состоялась ее последняя встреча с человеком из очереди. И об ужасной судьбе тети Даши — о том, куда и как она исчезла, — Галя догадалась тогда же. Она просто не хотела об этом думать.
Но стоило женщинам из санитарной команды заговорить об этом — и перед Галиными глазами возникло лицо младшей сестры Зубатовой: дверь второй квартиры открылась, и она стояла там, спрятавшись с занесенным вверх топором и такой хищной гримасой на лице, что и без слов все было ясно…