— Только без меня не уезжай, ладно?
— Ты же меня знаешь…
— Вот именно!..
До дома я добрался без происшествий, но поспать мне толком не дали. Едва я начал задремывать, как заверещал телефон. В довершение всего трубка оказалась на кухне, и пока я брел как сомнамбула по коридору, телефон буквально надрывался от желания поговорить.
— Слушаю, — произнес я замогильным голосом, нажав клавишу ответа.
— Кто это? — нервно, и резко раздалось в трубке.
— Дед Пихто! — рявкнул я, окончательно просыпаясь и одновременно приходя в ярость. — Чего надо?
— Это вы, Котов? — слегка ошарашено произнесли на том конце.
— Нет, это его брат! Кто говорит, блин?
— Разумовский Григорий Ефимович, заведующий редакцией новостей еженедельника…
— Здравствуйте, милейший Григорий Ефимович! — радостно заорал я басом. — А я — Вадим, брат Димитрия. Премного о вас наслышан! Димитрий так много о вас рассказывал, да так весело! Вот, говорит, прихожу я однажды в редакцию, а там меня Колобок дожидается. Зайдите, грит, Димитрий Алексеевич, ко мне в кабинет, посоветоваться надо. У меня, мол, с женщинами не очень получается, а вы, грит, известный затейник и утешитель!.. Мы так смеялись, так смеялись, что прямо с печки все попадали…
— Э-э, п-простите, Ва-вадим, да?.. — Разумовский даже заикаться начал от волнения. — Это все вам Д-дмитрий Алексеевич ра-ассказал?..
— Ого-го, сколько! — жизнерадостно продолжал я орать, хотя уши уже пылали от стыда адским пламенем. — Грит, благодаря мне, наш Колобок теперь по ба… женщинам ба-альшой спец! Спец-огурец! Ха-ха-ха!..
— П-простите, я… мне… А где сейчас Дмитрий Алексеевич? Мы тут во-волнуемся, в редакции…
— Димитрий уже сутки идет по следу предводителя банды «черных археологов», возжелавшего продать за кордон национальное достояние!
Меня несло как при поносе. Стыдно было ужасно, но и отступать поздно.
— На помощь ему уже выслана спецгруппа суперсыщиков. Связь только через спутник каждые двенадцать часов!..
— Ну, х-хорошо… передайте, нет… д-держите нас в курсе. П-пожалуйста!..
— Непременно, милейший Григорий Ефимович! До свидания!..
«Ф-фу! Мерзавец ты этакий! — сказал я своей полусонной физиономии в зеркале кухонной двери. — Не стыдно?.. А ну, марш спать!»
Усталость все-таки взяла свое. Я не помнил, как добрался до постели, но проснулся аккурат поперек нее. Проснулся сам. За окном был день, но солнце уже не пялилось в комнату, следовательно, было далеко за полдень.
Первым моим осмысленным ощущением после пробуждения стал голод. Есть хотелось просто зверски. Рыча как рассерженный лев, я устремился на кухню и принялся опустошать полки холодильника. Нашлось, правда, немногое: почти пустая баночка сметаны, подозрительного вида творожный сырок, пучок пожелтевшей петрушки и одинокое куриное яйцо. Но голод — великий стимул творчества.
В результате через двадцать минут на столе красовалась сковородка с обалденно пахнущей румяной запеканкой и дымилась большая кружка зеленого мятного чая. За уничтожением сего кулинарного шедевра меня и застал звонок Ракитина.
— Ты готов?
— Пошти, — сказал я с набитым ртом.
— Выходи через десять минут. Машина будет у подъезда.
С Олегом лучше не спорить. Я вышел из подъезда через восемь минут. Ровно две минуты спустя подкатила серая потрепанная «хундайка» с гражданскими номерами. За рулем восседал смутно знакомый детинушка в форменной кожаной куртке. Капитан расположился на заднем сиденье. Едва я уселся рядом, «хундайка» рванулась вперед не хуже быстроногой лани.
— Соблюдаем режим инкогнито? — поинтересовался я.
— Экономим казенный бензин! — отрезал Олег. Он был явно не в духе.
— Так это твоя машина?
— Ваша дедукция как всегда на высоте, Холмс! Поразительная наблюдательность.
— Да что случилось-то?
— Есть две новости: плохая и очень плохая. С какой начать?
— С любой…
— Первое: твой… инсайт насчет жертвоприношения подтвердился. Это кость принадлежала Михаилу Измайлову.
— Это плохая новость? — я проглотил невесть откуда взявшийся комок.
— Ага. А вот тебе очень плохая, — Ракитин пристально посмотрел на меня. — Твой приятель Константин Кириллов сегодня утром найден в полукилометре от поселка Апрель…
— Мертв?! Кирюха?..
— И даже очень. — Олег полез за пазуху и бросил мне на колени бумажный пакет для фотографий.
Я вытащил тонкую пачку снимков. Рука невольно дрогнула, едва я рассмотрел первый. То, что там было изображено, не могло быть Костей. Куча растерзанного мяса в обрывках одежды… Тяжеловатое зрелище даже для медика!
— Ты уверен, что это он? — с трудом произнес я, возвращая фото и пакет.
— Его опознали напарник и директор охранной фирмы.
— И… кто же это сделал?
— По предварительному заключению, Кириллов был растерзан каким-то крупным хищником.
— Ты сам-то веришь в эту чушь? Откуда хищники, да еще крупные, в городской черте, возле оживленной трассы?
— Следы зубов и когтей…
— Его, наверное, убили, труп подбросили… А потом на него наткнулись бродячие собаки. — Я изо всех сил пытался отстраниться от реального ответа, который знал, в котором был уверен, но принимать не хотел!
— Труп очень свежий… э-э, недавний. Смерть наступила за пару часов до обнаружения тела. По времени как раз совпадает. Именно около шести часов утра Кириллов обычно проходил по этой дороге на дежурство. — Ракитин крепко сжал мою руку. — Бывает, Димыч, бывает… Это вполне мог сделать волк-одиночка. Или молодой медведь… Да, скорее медведь, потому что у него когти.
— Черта с два, Олежек! — почти выкрикнул я, и молчаливый водитель впервые настороженно оглянулся. Теперь я его узнал — дежурный сержант-хохол из управления.
— Ты можешь назвать убийцу? — недоверчиво покосился Ракитин.
— Могу… Только ты мне опять не поверишь.
— Тогда не надо.
Но я был уверен, что Кирюха пал жертвой грозного Тенгри. Вернее, его слуг — Небесного Пса и Огненного Коршуна. Перед глазами встали нечеткие строчки из «памятной тетради» номер три Степана Крашенинникова: «… — Вы лишили Тенгри законного дара!.. — Мы все теперь умрем…»
Это было предупреждение проводника-телеута, после того как русские прервали камлание Белого шамана на капище Тенгри. Разбуженный и рассерженный бог будет вечно брать жертвы, пока обряд умиротворения не будет завершен. Но причем тут Костя? Если я правильно понял, слуги Тенгри должны карать только «провинившихся» перед грозным богом людей.