– Зачем в гридницкой? – удивился князь и перешел на шепот. – Ежели сговоришься с ней, да поможет она нам бежать отсюда – золотые хоромы вам выстрою, званием тебя пожалую! Не обманом же ты ее уведешь, а замуж! Тоже мне, роскошь здесь увидел!..
– Рано об этом говорить, княже, – вздохнул Всеслав. – Может, и не приглянусь я ей. Как с ней хоть словом обмолвиться? Ее, поди, стерегут пуще глаза, а если кто дознается, что мила она мне, – секир-башка будет.
– Это точно... – загрустил князь. – Да ты у нас удачливый. Из каких передряг выбирался, коли не врешь!
Может, и тут выйдет...
И вышло.
ГЛАВА 9
В полуденный час, когда половецкие воины спрятались от палящего жара в кибитках, когда все становище заснуло мертвым сном, Всеслав вышел из шатра. Знал, что опасно разгуливать по степи в такое время – напечет солнце голову, закипит кровь – и жить перестанешь. Но все ж вышел, и не без умысла – решил пройтись, осмотреться. Вчера по ночному времени откочевали половцы с прежнего места – то ли стада выели всю траву, а может, и что другое спугнуло кипчаков.
Побродил, осмотрелся, ничего не высмотрел и отправился обратно. Прищурился – вроде, идет кто-то навстречу. Кому бы в такой час? Присмотрелся – женщина, в дорогом чекмене, в белом покрывале. Фигуры не разглядеть в знойном мареве. Только когда поравнялись, и женщина откинула покрывало с лица, облила его взглядом черных глаз – признал любовь свою несбыточную. Во рту сразу пересохло, надо бы слово молвить, а только хрип какой-то выходит. Она сама догадалась, заговорила.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Всеслав... – ответил витязь, не помня себя. Говорила ханская жена по-русски, но слова выговаривала странно.
Поймав изумленный взгляд русича, она приблизилась к нему, обласкала свежим дыханием и зашептала:
– Я полонянка, Всеслав. Меня зовут Олуэн – это облако по-кипчакски. А имени своего христианского не помню... Да и другого не помню ничего – отшибло память. Как во сне страшном живу, а увидела тебя, и сердце закипело. Не знаю, зачем тебе это говорю!
– Говори, говори! – воскликнул Всеслав, и поправился: – Нет, теперь я говорить стану! Люба ты мне, Олуэн. С первого взгляда мое сердце тебе отдано. Ответь: люб ли я тебе?
– Да, – быстро шепнула женщина и закрылась рукавом от стыда.
– Не стыдись, лада! Исхитриться нам надо, бежать в русскую землю. Пойдешь ли со мной, станешь ли женой моей перед Господом нашим?
Олуэн открыла лицо, закивала быстро-быстро.
– Пойду, стану! Теперь мне бежать уж надо, нельзя, чтоб нас увидели. Я пришлю в ваш шатер своего верного слугу, Овлура. Ему довериться можно, он и сам бежать хочет. Через него передавай...
И убежала, исчезла из виду, как и не было.
С горящей головой, с ледяными руками добрел Всеслав до становища. В шатре рухнул на постель как подкошенный и задумался – не пригрезился ли ему этот разговор? Не заморочили ли его палящее солнце, любовь и тоска?
То же и князь спросил, когда Всеслав поведал ему, наконец, что произошло. Нахмурился и говорит:
– А тебе, витязь мой отважный, головушку буйную не напекло? Что-то все уж чересчур ладно складывается!
– Сам так думал, князь, – счастливо засмеялся Всеслав. – Да теперь в чувство пришел, и понял – так оно и было.
– Сама заговорила? Сомнительно мне что-то. А если ее хан нарочно подослал? Мол, проверить их, не захотят ли бежать. А потом поймают нас и головы с плеч?
– Не думаю. Чтоб испытать нас, хан мог бы кого попроще найти. У него вон дочери подрастают. Да и не могут такие глаза лгать! От души она говорила.
– Остается только дождаться, когда она к нам слугу своего пришлет.
Долго ждать не пришлось – перед закатом у шатра пленников застучал, затопал человек. Вошел – видом не кипчак. Не раз примечал его Всеслав, но заговорить не решался. Выражение лица у него было отстраненное, словно телом он был здесь, посреди степи, в половецком становище, а душой – где-то далеко-далеко.
Пришелец назвался Овлуром и пояснил, что он ханский сказочник. Назвал он себя, правда, как-то по-другому, но князь Игорь, смыслящий во многих языках понемногу, перевел это так и пояснил Всеславу:
– Сказочки рассказывает, песенки поет. Вот и затуманил твоей Олуэн голову. Сам-то из каких народов?
Овлур принялся объяснять что-то, размахивать руками, но на сей раз смысл его речей был совсем уж темен. Так и не поняли ничего. Ясно было одно: сказочника взяли в рабство еще в Византии, а потом уж перепродали половцам. Обращались с ним повсюду так, что лучше и не надо – ценили дар рассказывать забавные истории и сочинять песни, но на волю никто не отпускал. А уж как надоела Овлуру эта кабала!
– С нами навязывается идти, – подвел итог князь. – Возьмем его что ли, Всеслав?
Всеслав понял – князь шутит. Прищурился, окинул взглядом щупленькую фигурку сказочника, его лицо – как нарочно, измятое, все в мелких морщинах, – и сказал задумчиво:
– Что ж не взять? В дороге всегда пригодится кто-нибудь, кто потешить может! – и сменил тон на серьезный. – Ну да ладно, шутки в сторону. Что делать-то станем?
Не только красавицей оказалось Олуэн, но и умницей большой. Знала она – скоро большой праздник у кипчаков, день новолуния. В этот день бог половцев, всемогущий Кама, распахнул небесные врата и опустил на землю род людской. Кипчаки, разумеется, шли в первых рядах и были детьми самого Солнца. В этот день полагается чествовать бога Каму, показать ему, чего достиг его народ. Будут ратные игры, самые могучие и знатные половецкие батуры померяются силой и ловкостью. «Веселие Руси пити есть», это точно, но кипчаки себе без хмеля тоже не мыслят праздника. А в день новолуния напиваются все, вплоть до стариков старых и детей малых, не говоря уж о женщинах.
Оставалось только обдумать – где взять коней и оружие, как разжиться съестными припасами. Пешком, да безоружными, да голодными недалеко уйдешь. Но Олуэн обещала позаботиться об этом сама, а витязям обещалась сообщить заранее.
Овлур засобирался уходить – и без того долго пробыл в шатре у пленников, могли приметить. Но перед уходом отозвал в сторону Всеслава и шепнул:
– Госпожа шлет тебе свой дар...
Что-то холодное скользнуло в руку Всеслава. Он обернулся к свету и увидел кинжал в золотых ножнах. Невиданными каменьями были усыпаны ножны и рукоять – красными, как кровь, прозрачными, как слезы.
– Лал-камень, – шепнул потихоньку подошедший Игорь. – Дорогой подарок, даже не глядя на красоту.
Всеслав ни слова не сказал, смотрел, как в свете догорающего заката вспыхивают кровавые камни, и вдруг лицо его исказилось. Мучительная боль объяла сердце, тревога забилась в душе.
– Господи, пособи! – только и шепнул витязь.