Орден костяного человечка - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 46

— Получается, одиннадцатого числа.

— Да, получается так.

И едва настало утро Дня Победы, заторопились отряды вершить великие раскопные дела.

— Вы видите? Степь-то расцветает! — радовался Епифанов, словно только заметил: степь начала покрываться зеленой травой. Покрывалась она травой достаточно своеобразно: среди желто-бурой пожухлой растительности торчали какие-то отдельные и, надо сказать, довольно уродливые пучки.

Это в Петербурге между 1 и 9 мая трава поднимается с такой скоростью, что кажется — можно заметить, как она растет. А в Сибири все это не так — до июня появятся так, проплешины новой травы, отдельные зеленые стебельки среди буро-серо-желтого, пожухлого.

Так же и с деревьями… В Петербурге, на севере Европы, давно уже листва станет летней, непрозрачной, а в Сибири еще добрых две недели, до самого конца мая или даже начала июля, листва деревьев будет радовать салатным оттенком и будет сквозной по-весеннему.

Причин для радости немного. Но настроение Епифанова всегда оказывалось такого заводного свойства, что зажигало людей, и всем тоже становилось хорошо. И когда машина выехала в маршрут, из-под брезента раздавалось бодрое пение и смех. День начинался приятно.

Володя же устроил основательную дневку, готовясь к праздничному вечеру. Дневкой называют такой день, когда все время движущийся по маршрутам отряд остается на месте, в этот день осматривают и чинят снаряжение, обувь и одежду, отдыхают и строят дальнейшие планы.

А тут предстояло совершить еще два великих деяния: соорудить праздничный ужин и не позволить пастухам свести на нет праздничную посиделку. Задачи противоречили одна другой, потому что все приготовления к празднику вызывали интерес у пастухов.

Но очень хотелось сделать экспедиции сюрприз: народ вернется — а можно отметить праздник, поесть всяких вкусных вещей, и не только поесть, но и выпить. Поэтому Володя с утра посадил Наташу с Олей крошить печенье и варить сгущенку — он знал, какое это муторное занятие и как много времени уходит на то, чтобы размельчить печенье чуть ли не в порошок, залить вареной сгущенкой и сделать из этого сладкого, аппетитного клейстера длинную и вкусную колбасу «торта по-экспедиционному».

Володя с вечера договорился, что ему оставят барана, заплатил за него и теперь сходил в смертный загон, выволок из него бешено брыкавшегося барана, связал и во вторую половину дня зарезал. Баран молча плакал — поразительно, как скотина чувствует судьбу… Пришлось глотнуть из заветной бутылки — уж очень мерзко становилось на сердце от слез этого обреченного барана. Нездоровое занятие — резать скотину, хотя и необходимое.

Разделывать барана Володя предоставил Андрею с Димой, а сам занялся подготовкой котла под плов и другими важными делами. Только наивные и малограмотные люди могут думать, будто плов — это такая рисовая каша с бараньим мясом. Ничего подобного! Плов — это чистый котел, это отстоявшаяся вода, это много масла, это жареный лук, это правильно промытый рис… В общем, плов — особое блюдо, не имеющее к каше никакого отношения. Когда готовишь плов, нельзя никому доверяться и никому ничего нельзя поручить! Вот Володя и не поручал, сам делая все необходимое.

И в этот пронзительный весенний день был бы он счастлив, если бы не пастухи…

Курган над озерцом

Вряд ли и Володя, и ребята из Малой Речки чувствовали бы себя так спокойно и уверенно, если бы знали: в этот самый момент в степи поднимается стена тумана. Над ними кричали журавли, в яркой, мягко мерцающей синеве плыли последние, запоздавшие косяки гусей, стаи куликов, а видно было километров на тридцать — стоит взобраться на крышу дома или любой из кошар.

Такой же синий простор распахивался и над отрядом Епифанова, так же видна была стена леса — примерно километрах в пяти, так же переливался синим и лиловым горный хребет за Плуг-Холем. И тут гомон птичьих стай заставлял ребят поднимать голову к синему хакасскому небу: есть что-то пронзительное в зрелище этих плывущих в пространстве птичьих косяков.

Первые сгустки тумана возникли на границе с лесом почти сразу, около десяти часов утра. Белое-белое надвигалось, расплывалось все шире и шире; плотный клубок матово-белого, неспокойного, поднимаясь, качался над степью. В этом месте исчезла полоска леса, пропала даже нижняя часть сопок. Появление тумана было странно: не с чего, никаких для тумана причин.

Епифанов оторвался от планшета, перестал чертить план кургана. Происходило что-то, чего он не мог объяснить; умный старик почти не сомневался, что без этих странностей с туманом отряд вполне мог бы и обойтись: за долгую жизнь Епифанова с ним не случалось странностей, от которых становилось бы лучше. Если странность — почти наверняка кончится гадостью!

Копать слежавшийся сухой песок несложно; копать влажный песок на глубине — еще легче; студенты жизнерадостно вопили. Чуть ли не в первый раз за годы работы с этим составом Епифанов недовольно поморщился: ну к чему этот ор? Вот был бы здесь Володя, он бы понял беспокойство старика… Без понимающего человека Виталию Ильичу оказалось не на кого опереться.

К двенадцати часам в погребении пошли первые кости скелета, у северной стенки могилы стали видны венчики сосудов — все как всегда, погребальная пища покойному.

Тогда же, в двенадцать часов, уже для всех стало очевидно: происходит что-то непонятное. Стена плотного тумана, колыхаясь, ползла через степь. Пока стена шла далеко, было видно — она кончается не очень высоко от земли… Метров сто в ней от силы. Придвигаясь к людям, стена начала загораживать полнеба. Часть горизонта была обычной. Другие окрестности скрыла эта странная, как бы живая, стена.

Стихло курлыканье над головой. Может, Епифанову и померещилось, но последние стайки куликов уносились куда-то вбок, в сторону от пухнущей на глазах туманной стены. Если не показалось — получалось, птицы спасались от чего-то, и не пора ли смыться за ними?!

В час пообедали, и Епифанов велел собираться: уже ясно — работы не будет.

В половине второго первое щупальце тумана достигло раскопа. Потухло, превратилось в тусклый кружок солнце, над вбитыми колышками и пучками травы замелькали какие-то мутные обрывки. Только что вокруг была степь, а где-то в стороне, пусть ближе и ближе, наступала белесая стена. А теперь вдруг эта стена встала вокруг — колышущаяся, неровная. В плывущую стену ушла степь, в ней исчезали брезент с остатками завтрака, колышки у края раскопа, груды земли. Стало трудно различать лицо человека, стоящего в двух метрах от тебя. Отошедший на три метра выглядел темной неясной фигурой с расплывчатыми очертаниями.

Трава сделалась мокрой, блестящей, на ней все время поскальзывались. Капли воды стыли на лицах, на одежде; влага пропитывала все. Голоса звучали приглушенно.

— Собирайся, народ. Здесь ловить нечего, и машина тоже не проедет.

— До Камыза тут километров семь… — вслух подумала Лена. — Больше часа идти.

— А в Камыз вам зачем? До седьмого хутора по прямой — километров пятнадцать, только надо перевалить через хребет.